В 2010 году ко мне обратились с предложением принять участие в написании «Истории Украины», взяв на себя главу о периоде 1917-1945 годов. Я понимал, что этот период является предметом острой идеологической полемики, но не мог предвидеть, до какого накала она поднимется после февраля 2014 года. Но и в 2010 г. было ясно, что реакция на моё изложение этого периода истории Украины будет довольно нервной, и я получу приличную порцию не только объективной, но и идеологически обусловленной критики. Однако история Украины первой половины ХХ века очень увлекательна, у меня были интересные материалы и своя точка зрения на ряд спорных вопросов. Так что, несмотря на «страх и даже ужас», как я пошутил потом на презентации книги, я согласился, и в 2010-2011 годах написал свою главу. К сожалению, по разным не зависящим от меня причинам, публикация книги затянулась, и она вышла в 2015 году, когда исторические дискуссии, особенно по поводу периода 1917-1945 гг., обострились в обстановке борьбы с «российской агрессией на историческом фронте». Наша книга вызвала больший интерес на Украине, чем в России, и я удостоился 5 рецензий, опубликованных на сайте historians.in.ua. Другие мои соавторы также обсуждаются в рецензиях на этом сайте, но в меньшем количестве публикаций. Раз уж мой текст удостоился такого внимания, ответ будет довольно обширным – многое хочется прокомментировать.
Профессор Станислав Владиславович Кульчицкий
Рецензии написаны в разной стилистике. Станислав Владиславович Кульчицкий академичен и доброжелателен. Он считает, что «тексты российского автора выполнены на высоком профессиональном уровне», что не исключает ни фактических замечаний, ни дискуссии по вопросам, где у нас с С.В. Кульчицким есть расхождения. А их довольно много. Тем приятнее было прочитать: «Следует признать, что санкт-петербургская «История Украины» - качественный продукт, лишенный стереотипов советской эпохи. Его авторы действительно знакомы с современной историографией, как подчеркивает академик А. Чубарьян. К этому можно добавить, что они знакомы и с нашей «Историей Украины», опубликованной в Москве». И не только с ней – список литературы включает и это издание, и другие работы украинских авторов.
На другом полюсе находится Геннадий Григорьевич Ефименко и примыкающая к нему по позиции и стилистике Яна Леонидовна Примаченко.
Г.Г. Ефименко делает такой вывод: «Анализируемый нами текст А. Шубина в «Истории Украины» в содержательном наполнении четко делится на две части, которые ощутимо различаются по своей информативности и достоверности. Одна из них – та, где описываются события, которые профессионально исследовал сам Автор, и даются общие сведения из курса российской истории. Эта часть написана на должном профессиональном уровне, утверждения как правило логичны и обоснованы. Иначе говоря, написана, как заметил в предисловии академик РАН А. Чубарьян, «академическим стилем». Однако сведений о собственно истории Украины, о том, чем Украина отличалась от России, здесь почти нет.
Вторая часть текста А. Шубина, где, собственно, рассказывается о неизвестных российскому читателю особенностях истории Украины, имеет уже другой уровень обоснованности». Плохой уровень. Претензии Г.Г. Ефименко к этой «второй части» мы разберем подробно, но здесь остановимся на самом этом разделении, которое чрезвычайно любопытно. Г.Г. Ефименко настаивает таким образом, что та часть книги, сюжеты которой «профессионально исследовал сам Автор», и которая, соответственно, «написана на должном профессиональном уровне», относится к сфере, которая не содержит сведений о «собственно истории Украины». Посмотрим, что следует из этого вывода Г.Г. Ефименко. Как ему известно, предметом моих многолетних исследований является история Махновского движения. И никаких ошибок и искажений в моем тексте о Махновском движении он при всем желании не обнаружил. Следовательно, именно эта часть моей работы (даже в первую очередь, учитывая мой узкопрофессиональный интерес) по мнению Г.Г. Ефименко, не содержит «сведений о собственно истории Украины». Напомню, что район действия Махновского движения, историю которого Г.Г. Ефименко выводит за рамки истории собственно Украины, находится значительнее западнее нынешней границы Украины.
Это не случайная оговорка. Пытаясь доказать, что научный интерес А. Шубина находится за пределами Украины, он при этом признает: «Правда, немало внимания в своих исследованиях он уделяет региону, который сам же обозначает как «Северное Причерноморье»». Вот оно как: Шубин занимается не Украиной, а Северным Причерноморьем. Получается, что с точки зрения Г.Г. Ефименко занятия историей Северного Причерноморья – это занятия чем угодно, но только не историей Украины. Северное Причерноморье по Г.Г. Ефименко – это не часть Украины.
Что скажут соратники Г.Н. Ефименко по «историческому фронту» (так самохарактеризуется историко-пропагандистский сайт «Ликбез» с его участием)!? Неужели Г.Г. Ефименко относит к истории Украины только историю ее центральных и западных областей? Впрочем, если радикалы украинского национализма прочитают эту рецензию Г.Г. Ефименко, сложат 2 и 2, и придут к нему с мусорным контейнером, я готов высказать некоторые соображения в его защиту. Вероятнее всего Г.Г. Ефименко на самом деле не хотел угрожать территориальной целостности Украины, он просто настолько увлекся одной идеологической задачей, что упустил из вида другую. Ему принципиально важно доказать, что А. Шубин хоть и пишет «на должном профессиональном уровне», и его «утверждения как правило логичны и обоснованы», но только не по вопросам истории Украины. Как мы видим, этот вывод для Г.Г. Ефименко важнее того, что на самом деле пишет А. Шубин (мы еще неоднократно будем иметь возможность в этом убедиться).
Сам Г.Г. Ефименко приоткрывает тайну своего странного поведения в одной из сносок. Он не может простить А. Шубину авторство книги, которую Г.Г. Ефименко не читал (во всяком случае на момент написания рецензии), но название которой считает «весомым вкладом в легализацию… концепта» Новороссии. Это потому, что я написал «Историю Новороссии». Тем, кто читал мою книгу, известно, что я не ставлю под сомнение территориальную целостность современной Украины, но полагаю, что Украина (как, впрочем, и Россия или, например, Канада) состоит из разнообразных регионов, историю которых интересно прослеживать на протяжении веков. Но Г.Г. Ефименко в данном случае интересует не моя точка зрения, а возможность внести вклад в борьбу с «массированной пропагандой Кремля, направленной на отделение воображаемой территории с таким названием от Украины». Свой бой «концепту» в моем лице Г.Г. Ефименко попытался дать в последние дни 2014 года в блоге Оксаны Юрковой (о котором упоминает в данной рецензии), которая напала на меня, тоже не прочитав книги. Это обсуждение Г.Г. Ефименко почему-то называет дискуссией, хотя выражения, которые там стали употребляться, в том числе и самим Г.Г. Ефименко, несовместимы не только с дискуссией, но и с интеллигентным общением вообще. Я напомнил гражданам, что прежде чем обсуждать книгу и автора, неплохо было бы эту книгу прочитать, после чего удалился. После этого праздник украинского патриотизма в том блоге продолжался, сделав участникам новогоднюю ночь. Сформировав таким образом патриотическую задачу, Г.Г. Ефименко и реализовывал ее в своей рецензии. Как он это делал – мы еще увидим.
Противоречивость чувств, которые украинские авторы испытывали, читая мой текст на фоне происходящей на Украине борьбы с «русским миром», хорошо отражает вывод Александра Юрьевича Зайцева: «попытку А. Шубина стать историком Украины нельзя считать полностью неудачной». Пойди пойми. Так удачной или неудачной? Вообще при чтении рецензии А.Ю. Зайцева у меня сложилось впечатление, что мой текст ему в основном понравился. Во всяком случае положительные оценки в нем преобладают над снобистским и идеологически-менторским тоном, который доминирует в текстах остальных рецензентов, кроме С.В. Кульчицкого. Но когда А.Ю. Зайцев дописал рецензию, нужно было сформулировать что-то такое эдакое, настолько неоднозначное, что бойцы исторического фронта не придерутся, и Шубин в обиде не останется. Расчёт оказался верным – я вообще не обидчив.
Сергей Иванович Гирик пишет довольно агрессивно и высокомерно, но зато почти свободен от «украинского гранд-нарратива» (удачный термин А.Ю. Зайцева).
Профессор Валерий Федорович Солдатенко
Также критику моей главы высказал Валерий Федорович Солдатенко в своем обширном докладе на презентации книги, которая волей руководства Института всеобщей истории РАН состоялась более чем через год после выхода книги. К сожалению, из-за формата этого мероприятия мне не было предоставлено возможности для развернутого ответа. В этой статье я считаю себя вправе ответить на те высказывания Валерия Федоровича, которые были приведены в качестве цитат в статье журналиста «Ленты.ру» (за исключением тех случаев, где, на мой взгляд, мысль В.Ф. Солдатенко была изложена журналистом неточно).
(https://m.lenta.ru/articles/2016/07/28/ukraine_history/).
На той же презентации обсуждался вопрос второго издания книги. Это было бы полезно во многих отношениях. Во-первых, в обширных рецензиях содержится некоторый, пусть и небольшой процент текста, который посвящен справедливым фактическим поправкам, за которые я не испытываю к авторам ничего, кроме благодарности. Эти поправки нужно внести для пользы дела. Во-вторых, некоторые авторы пытаются найти в некоторых моих формулировках и даже иронии ту самую российскую агрессию, «известную всему свету». Там, где это не является отражением моей принципиальной позиции, я бы внес коррективы, чтобы обсуждение научных проблем как можно меньше замутнялось современными обидами. В-третьих, критики настаивают на существенных дополнениях текста (одновременно упрекая нас за большой объем материала о ХХ веке). Но хотя бы кратко можно пойти навстречу критикам и в этом вопросе – что я обещал на презентации. В этом ответе я буду исходить из возможности публикации второго издания и буду упоминать те коррективы, которые готов внести в свою главу. Лично у меня с Украиной мир, но истина, конечно же, дороже.
1. «Умолчания» или как сделать из главы многотомник
Упрекнув нашу книгу за «привычную для советских книг диспропорцию в хронологии: ХХ век охватывает ровно половину объема книги», С.И. Гирик требует таких дополнений, что становится ясно – в советских книгах ХХ веку еще мало места давали. Так, утверждая, что «Шубин почти полностью выносит за пределы повествования западноукраинскую тематику», С.И. Гирик тут же признает, что и ЗУНР, и Галичина в книге есть, но только эти сюжеты должны быть изложены гораздо подробнее. Также «автор почти не обращает внимания на межпартийную борьбу». Это замечание С.И. Гирика повергло меня в недоумение, потому что если еще расширять описание партийной жизни, то куда после этого девать экономику, военные действия и др. Или действительно пускать более ранние эпохи «под нож»?
Если я цитирую позицию какого-то политика по какому-то вопросу, то с точки зрения С.И. Гирика обязательно должен сообщить также о позиции еврейский партий (даже в тех случаях, когда, как признает сам С.И. Гирик, она не отличается от процитированной). С.И. Гирик вообще недоволен долей евреев в моем повествовании и делает такой вывод: «Собственно, в его разделе евреи присутствуют лишь в контексте еврейских погромов, они только страдают, но не действуют». Удивительный вывод, если действительно прочитать мой раздел, в котором активно действуют евреи Рафес, Волин, Якир, Каганович и др. Просто у меня нет национального «пунктика», который заставлял бы меня в каждом случае помечать национальную принадлежность действующих лиц. Представляете: «русский Ленин понимал мотивы еврея Троцкого». Это Троцкий «страдает, но не действует»?
Еще С.И. Гирик считает необходимым расширить повествование о партийной жизни Западной Украины, включая и деятельность польских политиков, почему-то только тех, кто выступал за сближение с украинцами. Если я напишу только о них, меня обвинят в том, что польскую политическую жизнь на восточных крессах я описал однобоко.
Далее С.И. Гирик категорично утверждает: «Закарпатье в составе ЧСР и Северная Буковина в составе Румынии в предлагаемом Шубиным нарративе отсутствуют полностью». И тут же, забыв об этом «полностью», сообщает, что я пишу об этих регионах – в связи с событиями 1938-1940 гг. То есть Шубин об этом пишет, но мало, нужно гораздо больше. Непонятно только, за счет каких сюжетов, которые придется вычеркнуть, чтобы освободить место для подробного описания буковинской жизни.
Сергей Иванович Гирик, младший научный сотрудник Государственного научного учреждения «Енциклопедичне видавництво»
С.И. Гирик считает необходимым резко расширить пространство, на котором Шубин должен описать немецкую оккупацию. Но даже из изложения С.И. Гирика видно, что в соответствующей главе затрагиваются самые разные аспекты этой проблемы. Занимает эта тема более 3 страниц (не считая темы коллаборационизма, описанного отдельно). При этом С.И. Гирик странным образом упрекает меня: «о предпринятой румынской администрацией в Одессе акции по уничтожению местных евреев, во время которой погибло всего около 30 тыс. людей, сказано больше, чем о Холокосте от рук нацистов, а, например, Бабий Яр не упомянут вообще…». Тут странно не только отношение к жертвам убийств в Одессе (а что, 30 тысяч жертв с точки зрения С.И. Гирика – это мало?), но и нарочитая невнимательность при чтении рецензируемого текста. Специально цитирую абзац о Бабьем Яре, который, якобы, не упомянут: «Так, в 1941-1943 гг. в Бабьем Яру под Киевом погибло около 100 тыс. советских людей, преимущественно евреев. В расстреле евреев здесь участвовали бойцы Буковинского куреня и 118 украинского полицейского батальона. Только 29-30 сентября 1941 г. было расстреляно 33771 человек» (С. 402).
Еще С.И. Гирик требует расширить описание культурной жизни, включая украинизацию 20-х – начала 30-х гг. (этот раздел «сквозь зубы» похвалил даже враждебно относящийся ко мне Г.Г. Ефименко, но на С.И. Гирика не угодишь – все нужно описывать подробнее), развитие сети вузов, деятельность академии наук, литературную жизнь (упоминание Ваплита и Союза писателей он считает совершенно недостаточным, С.И. Гирик требует разбора всей литературной дискуссии 20-х гг.). Есть КПЗУ, но где ее литературная деятельность? Для чего создаются коммунистические партии, как не для литературной деятельности, правда? А где влияние на ОУН Д. Донцова? Конечно, он не входил в ОУН, но Шубин обошел этот нюанс.
Я бы не обошел и этот нюанс, и многие другие, если бы под мой раздел был выделен объем, соответствующий толщине всей книги. А книга стала бы многотомной. С.И. Гирик просто забыл о формате нашей «Истории Украины». К тому же наша книга – не учебник, в котором более уместна статистика количества вузов и перечисление членов академии, но теряется драматичность сюжета. История Украины 1917-1945 гг. полна военно-политического драматизма, и столь подробное описание культурной жизни, как хотелось бы С.И. Гирику, возможно разве что за счет вытеснения из книги наиболее драматичных её сюжетов. Наверное, можно немного расширить сюжеты культурной жизни, упомянуть литературную дискуссию 1925-1928 гг., но описать ее столь же подробно, как борьбу большевиков и Центральной рады, очевидно не удастся. А значит – не удастся удовлетворить таких критиков, как С.И. Гирик.
Прочитав претензии С.И. Гирика, я решил посмотреть, а как описаны эти сюжеты украинскими авторами в коллективной монографии «История Украины. Научно-популярные очерки», которая входит в число источников моей работы. Она значительно объемнее нашей книги. На главы о 1917-1945 гг. там выделено 347 страниц против 173 у меня. И практически все претензии об отсутствии или «недостаточной подробности» изложения этих сюжетов могут быть отнесены и к обширному тому украинских авторов. На всё-провсё и вдвое большего объема не хватает.
Самые скромные дополнения предлагает один из авторов этого тома С.В. Кульчицкий – ему бы хотелось прочитать больше о терроре в Крыму. Правда, он называет цифру погибших в 100 тыс. человек, хотя в современной литературе количество жертв оценивается более скромно, в диапазоне от 12 до 52 тыс. человек (Гражданская война в России: энциклопедия катастрофы. М., 2010. С. 277; Ратьковский И.С. «Красный террор» С.П. Мельгунова // Санкт-Петербургский государственный университет. Проблемы исторического регионоведения: Сборник научных трудов. Санкт-Петербург, 2012. Т. 3. С. 365-372)
Я.Л. Примаченко предлагает написать еще об убийстве Алексея Майлова (почему бы нет, можно добавить), о коллаборационизме за пределами Украины, о присоединении к СССР Прибалтики (хорошо хоть, что не о войне в Китае – это еще дальше от Украины, но тоже ведь имеет к ее судьбе какое-то отношение), о советско-германских отношениях. Она почему-то думает, что эти события как-то противоречат моей позиции. Тут остается отослать читателей к моей книге «Мир на краю бездны», где неукраинские сюжеты 1939-1941 гг. разобраны подробно.
Собственно, по прочтении рецензий я нашел только один резерв для сокращения – это проблема причин прекращения НЭП. Действительно, это сюжет общесоюзный, хотя и критически важный для Украины. Моя позиция серьезно отличается от распространенной точки зрения, лозунгом которой является название сборника «Как ломали НЭП». На мой взгляд НЭП не «ломали» искусственно, а он «сломался». Об этом хотелось написать поподробнее. Но, учитывая, что моя позиция обоснована в ряде работ на эту тему, можно пожертвовать этим сюжетом. Хотя удовлетворить все «аппетиты» критиков это, конечно, не позволит. Чтобы они остались довольны степенью прописанности всех близких им сюжетов, не хватит и толстого тома.
Некоторые дополнения, предлагаемые критиками, достаточно кратки, и я без труда смогу их внести в текст – скажем, о 390 двуязычных школах на Волыни в начале 30-х гг. Почему бы нет. Но вот Г.Г. Ефименко считает, что дело не в ограниченности пространства книги, а в специальных «умолчаниях» о событиях, упоминание которых «не выгодно» Шубину.
Перечисляя мои «умолчания», Г.Г. Ефименко время от времени признает: «об этом есть упоминание и в тексте Шубина». То есть сами факты я сообщаю в большой количестве, но «умалчиваю» о связках, которые между ними хочет прорисовать Г.Г. Ефименко. «Потому что не выгодно», - глубокомысленно добавляет Г.Г. Ефименко, но на всякий случай ставит знак вопроса. Вопрос, конечно, риторический. Похоже, 25 лет его постсоветской жизни, о которых он пишет с таким пафосом, приучили Г.Г. Ефименко все мерить выгодой.
Г.Г. Ефименко настаивает, что я должен гораздо подробнее писать о национальной политике большевиков, упрекает меня в том, что я не написал об апрельской конференции РСДРП(б) 1917 г. (позвольте, но она же происходила не на Украине!) и доходит до утверждения что Шубин ««забыл» упомянуть о большевистских подходах в решении национального вопроса». Ниже мы увидим, что это неправда. Но, конечно, мне хотелось бы больше написать о нюансах национальной политики большевиков в масштабах всего Российского государства (сейчас у меня в издательстве лежит книга, где ей посвящена целая большая глава), однако объем моего раздела, увы, ограничен. Надо побольше об УНР написать.
Что же, конечно Г.Г. Ефименко упрекает меня и за то, что об УНР я пишу недостаточно подробно (хотя не объясняет, где взять место для расширения столь разнообразных сюжетов). Г.Г. Ефименко считает, что очень мало сказано о культурной политике УНР. Нужно написать о стремительном расширения сети украиноязычных школ, о содействии власти быстрому увеличению количества учителей для начальных школ, о деятельности «Просвиты», об открытии государственных украинских университетов, о развитии украиноязычной прессы, книгоиздательства и т. п. Беда в том, что расширение сети школ не было столь стремительным. И провозгласить украинский университет или переименовать вуз в украинский университет – вовсе не то же самое, что сделать новый полноценный украиноязычный университет, чего, конечно, украинские правительства сделать не могли. Если отсчитывать успехи развития сети школ не от нуля, а от количества школ страны, то получается очень скромный результат. В 1917 г. было открыто 215 украинских школ на всю Украину. Весной 1919 г. на Украине только десятая часть школ была украинской. Стране не хватало кадров учителей, способных преподавать на украинском языке. Еще сложнее было украинизировать высшую школу, где было всего несколько десятков украиноговорящих профессоров (см.: Борисенок Е. Ю. Концепции «украинизации» и их реализация в национальной политике в государствах восточноевропейского региона (1918-1941 гг.). Диссертация на соискание ученой степени доктора исторических наук. М., 2015). Я не склонен упрекать в этом правительства УНР – они очень недолго контролировали значительную часть территории Украины и большую часть своей истории стремительно перемещались с места на место. В новое издание я включу побольше данных об украинизации 1917-1919 гг., но и рассказывать сказки о «стремительном расширении» и расцвете украинской науки в этот период тоже не буду. И дело не в выгоде или не выгоде, через призму которой Г.Г. Ефименко смотрит на мои «умолчания», а в фактических данных, которые не соответствуют «национально-освободительным» мифам.
Кстати, я не утверждал, как пишет Г.Г. Ефименко, что украинизация в конце 1917 г. «ограничивается введением украинского языка в официальный документооборот», а писал, что она в этом «выразилась», что не одно и то же. Подтасовочка, однако. Также, вопреки утверждению Г.Г. Ефименко, я не утверждал, что провозглашение УАН при Гетманате является исключением. У меня написано: «Недолгое украинофильство Скоропадского выразилось в частности в создании Украинской академии наук» (С. 291). Повторю специально для Г.Г. Ефименко: выразилось В ЧАСТНОСТИ. То есть не как исключение, а как частный пример.
Можно будет упомянуть и «Просвиту», но учитывая, что она существует с XIX века, я был вправе надеяться, что о ней будет рассказано в предыдущей части нашей книги.
Мой украинский оппонент то обвиняет меня в замалчивании наличия украиноязычных территорий за пределами границы УССР, когда я пишу о ее претензиях на часть Курской и Воронежской губерний, то через несколько строк признает, что я все-таки пишу об украиноязычных районах в РСФСР. Единственное, с чем можно согласиться в этой мешанине придирок – обнаружено неудачное выражение «вплоть до Курска» - конечно, нужно поправить на «вплоть до части Курской губернии». А вот когда я в ряду Курской и Воронежской губерний, на часть территорий которых претендовала УССР, перечисляю и Северный Кавказ, то ошибки нет – УССР претендовала на часть Северокавказского края, и получила ее в 1926 г. Г.Г. Ефименко пытается поправить меня, утверждая, что «Таганрог, Шахты и прилегающие к ним территории отошли к РСФСР» не в 1926, а в 1925 г. Однако, хотя постановление ЦИК было принято 16 октября 1925 г., сама передача территорий состоялась в 1926 г., так как на это мероприятие требовалось некоторое время. Паритетные комиссии должны были управиться с передачей территорий к 1 марта 1926 г., но успели завершить передачу только к 17 июля 1926 г. (см. Борисёнок Е.Ю. Украина и Россия: спор о границах в 20-е гг. // Регионы и границы Украины в исторической перспективе. М., 2005. С. 231).
Иногда критики упрекают меня, что я не ставлю ссылки на источники, забывая, что таков определенный не мной формат издания. При этом, как мы увидим, некоторые ошибочные выводы рецензентов вызваны тем, что они не изучили список литературы, который дан в конце книги. Но формат рецензий как раз предполагает ссылки, и очень жаль, что в самых интересных местах критики их не дают. Как о само собой разумеющемся, они пишут о расстреле пленных под Крутами, о том, что офицеры составляли меньшинство расстрелянных красными в Киеве в начале 1918 г. и многих других деталях, которые даже в украинской историографии не являются общепринятым мнением. Тут надо давать ссылки на достоверные первичные источники или работы, в которых тот или иной спорный факт с точностью установлен. Увы, мои критики этого часто не делают, что снижает убедительность их позиции.
2. «Вопросы языкознания» или как сконструировать Шубина
Профессор Александр Юрьевич Зайцев
То, что А.Ю. Зайцев тактично называет «расхождением с украинским гранд-нарративом», совершенно неприемлемо для Г.Г. Ефименко. Он уверен, что я сознательно «формирую убеждение в нецелесообразности украинской государственности, по крайней мере в ее несоветской оболочке». Но поскольку текста, где бы я это утверждал, Г.Г. Ефименко не нашел, он приступает к некому реконструированию моих взглядов, точнее – их искусственному конструированию.
Одним из центральных опорных пунктов «реконструкции Шубина», которой занялся Г.Г. Ефименко, является слово «Новороссия». Он отождествляет это историческое название региона с «концептом» и «массированной пропагандой Кремля, направленной на отделение воображаемой территории с таким названием от Украины» образца 2014 года. Увидев это слово в моем тексте (написанном, напомню, в 2010-2011 гг., до того, как это слово сорвалось с уст Влалимира Путина), Г.Г. Ефименко механически подставляет сюда и концепт, и пропаганду, прибегая при этом к собственным пропагандистским приемам. Так, он категорично утверждает, что я стал применять к этому региону наименование «Новороссия» только с 2014 г. Однако я следую за источником. А некоторые источники называют этот регион Новороссией и в начале ХХ века. Соответственно, и я употребляю такое наименование. Наткнувшись на такую цитату со словом «Новороссия», относящуюся к 1919 году, Г.Г. Ефименко утверждает: «эти строки, цитата из направленной Владимиром Антоновым-Овсеенко чиновникам УССР «Записки о Махно», – готовились специально для другого шедевра Автора, уже упомянутой «Истории Новороссии»». Это смелая ставка Г.Г. Ефименко. Потому что если выяснится, что Шубин ссылался на эту цитату до 2014 г., то обваливается весь «концепт» Ефименко о запрограммированности позиции Шубина путинской пропагандой 2014 года. Если бы украинский колега был чуть лучше знаком с моим творчеством, которое берется оценивать, выходя за пределы анализируемого текста «Истории Украины», то он бы знал, что эта цитата кочует из одной моей работы в другую (по мере расширения и обрастания подробностями, мои книги сохраняют и старые наработки, которые важны для понимания Махновского движения). Вот эта цитата на С. 61. моей книги «Махно и махновское движение», вышедшей в 1998 г. Вот оно оказывается как! Вот когда Шубин готовил свой «шедевр» о Новороссии, выполняя задание главы ФСБ Путина! Только вот знал ли тогда Путин о Новороссии? Теперь Г.Г. Ефименко может сочинять новый «концепт» о Шубине как провозвестнике путинского «концепта» образца 2014 г. Ну а в действительности просто есть такая историческая реальность: Антонов-Овсеенко, человек, живший за сто лет до Путина, употреблял как общепринятое слово «Новороссия» применительно к этому региону. И А. Шубин, описывая эту реальность, следует за источником, а не за пропагандистским концептами «исторического фронта».
Следуя логике войны на «историческом фронте», Г.Г. Ефименко утверждает, что А. Шубин «Украины как чего-то обособленного в своих исследованиях на самом деле не видит, хотя и изучает тот период, когда не заметить её невозможно». Это, конечно, не так. В рецензируемом тексте я много пишу и об украино-российских отношениях (как «сквозь зубы» признает Г.Г. Ефименко по поводу Брестских переговоров, пишу качественно). Слово «Украина», появившись на первой же странице моего повествования, встречается дальше десятки раз. Но Г.Г. Ефименко его не видит. О причинах этой слепоты мы писали выше.
Г.Г. Ефименко апеллирует к моим работам, написанным до 2014 года, которые, как следует из его текста, он не читал. Но что касается применения мной слова «Украина» отдельно от слова «Россия», то Г.Г. Ефименко, который судит о моем творчестве по названиям, мог бы проделать несложные манипуляции в интернете и обнаружить название такой книги: «Махно и его время. О Великой революции и Гражданской войне 1917-1922 гг. в России и на Украине. М., 2013». Как видим, две страны стоят рядом отдельно.
Но заведомо неверное утверждение Г.Г. Ефименко позволяет мне здесь сделать методологическое замечание. При анализе исторической реальности важно учитывать степень обособленности. Историю России и Украины следует рассматривать в мировом контексте и в контексте истории империй, в которые они входили, и это не отменяет обособленность их истории. В 1917 г. Украина была специфической частью Российского государства. И Новороссия (которую не видит мой критик, называя ее «выдуманной территорией») была специфической частью Украины, по крайней мере в той ее части, которая находится западнее области войска Донского и восточнее Днестра. Более того, историк должен видеть «отдельность» и более дробных образований, чем такие большие части Российского государства 1917 г., как Украина, Новороссия или, скажем, Сибирь. Нужно видеть «обособленность» городов, районов, даже отдельных сел и семей, личностей в конце концов – но в контексте чего-то большего.
Поскольку прямых доказательств того, что я, якобы, не замечаю отдельной от России Украины, у Г.Г. Ефименко нет, он обратился к «косвенным» уликам, которые стал искать не в области истории, а в сфере языкознания.
Отсутствующую в моем тексте «необособленность» Украины Г.Г. Ефименко выводит из того, что я употребляю в отношении Украины предлог «на», а не «в». При этом он очень забавно ссылается на авторитет моих украинских коллег по украинско-российской комиссии историков. Услышав, как коллеги говорят «в Украине», я должен был немедленно пересмотреть свои представления о русском языке, и тоже говорить «в Украине», чтобы подчеркнуть ее «обособленность». Но позвольте, у нас комиссия историков, а не филологов. В комиссии филологов я не состою, но знаю, что норма русского языка требует говорить, например, «на Кубе», «на Ближнем Востоке», но «в Сибири». Значит ли это, что Куба и Ближний Восток – не отделены от России, а Сибирь – отделена. Если бы Г.Г. Ефименко задумался над этой простой задачкой, он бы понял, что употребление предлога «на Украине» и «в Украине» не имеет отношения к теме ее обособленности и независимости. Вместо этого он уже спешит обвинить меня в отказе от «академического стиля», который по А.О. Чубарьяну состоит, в частности, во внимательном отношении к суждению коллег. А Шубин не следует этой «академичности», упорствуя в употреблении предлога «на»! Г.Г. Ефименко воистину «большой ученый, в языкознании познавший толк».
Продолжая конструировать Шубина, которого нет, он открывает для себя золотую жилу в области лингвистического анализа, который заменяет анализ содержания текста анализом… букв. Например, я пишу «Советская власть» с большой буквы, подчеркивая, что это название системы власти. Дело в том, что эта система, представляя из себя единое целое, выходящее в 1919-1922 гг. за рамки одного государственного образования (РСФСР). Но Г.Г. Ефименко выводит правило, в соответствии с которым если я что-то пишу с большой буквы, то я испытываю к этому явлению «большое уважение».
Это направление буквенного анализа было до сих пор недооценено наукой, и Г.Г. Ефименко является здесь подлинным Колумбом. Но вскоре он обнаруживает, что я иногда отступаю от «открытого» им принципа «большого уважения», и пишу иногда с большой, а иногда с малой, что повергает Г.Г. Ефименко в недоумение, и он находит только один термин, который я пишу с большой буквы в силу особого уважения – это Политбюро. Я легко дополню Г.Г. Ефименко: в моем тексте словосочетание «Центральная рада» всегда пишется с большой буквы. Поскольку Центральная рада упоминается в моем тексте гораздо большее число раз, чем Политбюро, Г.Г. Ефименко, следуя своему методу, должен признать, что наибольшее уважение я испытываю именно к Центральной раде. Впрочем, такой вывод был бы вреден для решения задачи конструирования Шубина, который должен плохо относиться ко всему украинскому и хорошо – к Политбюро и всему советскому.
Я.Л. Примаченко тоже уверена, что Шубин «убежден в положительной роли советской власти в Украине». Вот так, без оговорок – если советская власть что-то делает на Украине – Шубину это должно понравиться. С.В. Кульчицкий не согласен со своими молодыми коллегами и характеризует меня как «убежденного противника большевизма».
Я.Л. Примаченко, голословно обвиняющая меня в «тиражировании традиционных для советской историографии мифов» (зачем это доказывать, раз уже все «доказал» Г.Г. Ефименко), пытается также покритиковать меня на ниве языкознания. Вот я «споткнулся», употребив выражение «людского сообщества». А что в нем плохого? Ах да, слишком похоже на украинское слово. А как мы увидим, Г.Г. Ефименко запретил употреблять в русском тексте украинские слова. Ну хорошо, при редактировании я учту, что для некоторых украинцев это звучит обидно.
Я.Л. Примаченко признает: «Еще несколько лет назад такое строгое отношение к языку изложения материала могло бы показаться чрезмерным. Горький опыт российской агрессии показал, как быстро казалось бы насмешливые советские жупелы превращаются в язык отчуждения и ненависти». То есть до 2014 г. Я.Л. Примаченко не стала бы придираться к словам «людское сообщество» вместо «человеческого». А сегодня – дело другое. Сегодня она мобилизовалась на исторический фронт и дает отпор российской агрессии. Непонятно только, при чем здесь «советские жупелы». Советский Союз, чай, у Украины Крым не отбирал.
Несколько критиков обратили внимание на мою ошибку в переводе слова «дослiдникi», которые, конечно же, «исследователи». Пользуясь случаем, хочу заранее извиниться за возможные неточности при переводе цитат из обширных рецензий, которые я сейчас комментирую. Если какое-то слово переведено не так, это сделано не с целью манипуляции, фальсификации и уничижения украинского народа в целях прокремлевской «пропагандистской кампании». Я являюсь русскоязычным человеком, который читает по-украински, а не блестящим филологом - знатоком украинского языка, застрахованным от ошибок при переводе. Большая честь для меня, что в итоге столь тщательного изучения моего обширного текста пятью специалистами, свободно говорящими на украинском, был найден только один подобный «ляп» при переводе.
Геннадий Григорьевич Ефименко, старший научный сотрудник Института Истории Украины
Среди всех этих «вопросов языкознания», поднятых Г.Г. Ефименко, есть один действительно принципиальный вопрос, который в этом разделе я оставил напоследок, чтобы подчеркнуть его важность. Г.Г. Ефименко упрекает меня в употреблении «негативного как для советской, так и для современной кремлевской пропагандистской машины термина «националист»». Хорошо, советская и кремлевская пропаганды употребляют этот термин как негативный. А Г.Г. Ефименко? Он как? Он согласен с советской и кремлевской пропагандой, или у него есть собственное мнение? Понять это нелегко. Г.Г. Ефименко пускается в автобиографическое отступление, когда он 25 лет освобождался от советского прошлого. Так освободился или нет? Г.Г. Ефименко, следуя за советской и кремлевской пропагандой, настаивает, что термин «националист» нужно воспринимать как негативный. Я этого не утверждал, на мой взгляд, это зависит от взглядов читателя. Для националиста приоритетом является государственно-политическое сплочение «своей» нации и стремление к расширению границ своего национального государства, мотивированное этническим составом территории. Лидеры партий, которые я характеризую как националистические, выступали за то, чтобы включить в состав украинского государства как минимум губернии, в которых по переписи 1897 г. преобладали украинцы. Это – факт, к которому можно относиться по-разному.
Если человек - националист, то почему он должен негативно относиться к националистам? Потому что так его учили в советской школе 25 лет назад? Но с тех пор много воды утекло, а Г.Г. Ефименко все считает, будто независимо от обстоятельств термину «национализм» присущ «негативизм». К сожалению, за 25 лет никто не объяснил Г.Г. Ефименко, что сам по себе термин «националист» не является негативным, также как «анархист», например (хотя многие люди считают, что анархия – это очень плохо, и сторонники анархии – какие-то сумасшедшие).
Г.Г. Ефименко считает, что я стремлюсь доказать «зловещность или карикатурность тех деятелей, которые боролись за национальное освобождение Украины», а также «формирую убеждение в нецелесообразности украинской государственности, по крайней мере в ее несоветской оболочке». На самом деле (Г.Г. Ефименко естественно об этом не пишет) я характеризую лидеров УНР 1917-1918 гг. двумя терминами: националисты и социалисты. Для некоторых людей слово «социалисты» тоже несет негативную коннотацию, но уж точно не для меня. Следовательно, мое отношение к лидерам национального движения вовсе не так плохо, как хотелось бы Г.Г. Ефименко. А.Ю. Зайцев справедливо констатирует, что «российский исследователь уважительно относится к украинскому национальному проекту», высказывая, конечно, в его адрес и критические замечания. В чей только адрес я в этой книге не высказываю критических замечаний, но это не значит, что я считаю все, о чем пишу, «зловещим».
Каково соотношение терминов «социалист» и «националист»? Оно равноправно. Если мы обнаруживаем у группы политиков этно-национальные приоритеты, стремление к расширению границ своего национального государства, мотивированное национальным составом территории – то перед нами националисты. Эта группа может включать и национал-либералов, и социалистов-националистов, и национал-коммунистов, и фашистов.
Если группа политиков (в том числе тех же) при этом выступает за социализм и расширение социальных прав трудящихся – то перед нами социалисты. Мы можем упомянуть, например, конференцию социалистов, в которой могут участвовать и интернационалисты, и националисты. Но и националистические социал-демократы в данном контексте все равно будут характеризоваться нами как социалисты. Ничего личного, чистая констатация.
Г.Г. Ефименко настаивает на употреблении термина «национально-освободительный», идеологический характер которого вполне очевиден. Во всяком случае применительно к обстоятельствам этого региона и периода. В условиях, когда национальные движения формируют авторитарные политические структуры, понятие «освобождение» несет сомнительный идеологический заряд авторитарной «свободы». Что-то вроде раскаленного мороженного. Употребляя этот термин, украинские историки лишь подчеркивают свою идеологическую ангажированность.
Яна Леонидовна Примаченко, научный сотрудник Института истории Украины
Я.Л. Примаченко идет дальше: «Рисуя ксенофобский и экстремистский образ ОУН, автор упорно не желает видеть антиколониального направления националистического движения», - обижается она за милейших юдофобов, увлеченных фашистскими идеями. Действительно, автор не желает. Потому что Я.Л. Примаченко никак не может доказать ему, что Украина была колонией.
Проблема многих современных националистов в том, что они не понимают своего национализма и боятся, что их так назовут. Это характерно прежде всего для постсоветских националистов. Я публикую работы еще по испанской истории и обсуждаю их с коллегами из государства Испания. И коллеги, в том числе каталонские, никогда не упрекали меня за употребление словосочетания «каталонские националисты» и «баскские националисты» (которые, как и украинские, были довольно левыми). Ни анархисты, ни коммунисты, ни либералы, ни националисты большинства стран не обижаются, когда их так называют. И только постсоветские националисты прячут глаза и обиженно рассуждают о негативной коннотации кремлевской пропаганды. Но кремлевская пропаганда плохо относится и к коммунистам, и к анархистам, например. Для них это – предмет гордости, а не закомплексованности.
Эта закомлексованность проявляется и в том, что Г.Г. Ефименко с обидой пишет об употреблении мной украинских слов, написанных русскими буквами (незалежность и др.). Опять сравню эту ситуацию с испанскими и каталонскими коллегами. Можно себе представить, чтобы они обижались на употребление слов «герилья», «кампесино» или «женералитат»? Они будут только рады увидеть их в русском тексте. У них нет тех комплексов, которые гложат украинскую «национальную идею».
Пытаясь приписать мне заведомое негативное значение слова «националист», Г.Г. Ефименко как бы между делом признает, что у меня это слово несет «негативную нагрузку» лишь в ряде случаев. То есть в некоторых случаях несет, а в некоторых – не несет. Естественно – это зависит от того, что делают лидеры украинского национального движения.
При чем Г.Г. Ефименко в курсе, что я употребляю действительно негативный (во всяком случае в моем понимании) термин «шовинизм». Он даже приводит мои фразы, чтобы показать, как я обижаю «проукраинские силы»: «шовинистические инстинкты военщины националистов» (С.304); «украинские «национал-шовинистические восстания» (о крестьянских восстаниях в 1919 г.)» (вторая фраза, как мы сейчас увидим, принадлежит в большей степени самому Г.Г. Ефименко, чем мне). Я позволю себе для начала продолжить первую цитату: «В феврале-марте погромы охватили Балту, Проскуров и другие населенные пункты. 27 мая Директория приняла закон о создании Особой следственной комиссии по расследованию погромов». То есть, речь идет о том, что военщина УНР, коей были свойственны шовинистические инстинкты, устроила погромы. А другие националисты (Директория) пытались этому шовинизму противостоять. Может быть, с точки зрения Г.Г. Ефименко противостоять шовинистическим погромам плохо? Я лично считаю, что хорошо (жаль, что попытка Директории обуздать свою военщину была не особенно удачной, о чем я пишу дальше). Если бы Г.Г. Ефименко привел не обрывок цитаты, а объяснил контекст, стало бы ясно, что я далеко не всегда нападаю на националистов, противопоставляю национализм как таковой и шовинизм как его уже очевидно злокачественное проявление, и что в данном фрагменте я критикую не проукраинские силы как таковые, а погромы и выходящих из под контроля гражданской власти военных (негативный термин «военщина», который, кстати, не вызвал возражение у критика). Проукраинские силы как таковые я здесь не осуждаю, показывая, что они разнородны и противоречивы. А осуждаю погромы. Готов ли Г.Г. Ефименко взять под защиту от меня погромы? Или он просто банально обманывает своих читателей, пытаясь убедить их, будто я однозначно отрицательно отношусь ко всему, что делают «проукраинские силы». Еще интереснее второй пример, приведенный здесь Г.Г. Ефименко. Вот что я пишу на самом деле (сравните выше с тем, как это интерпретировал Г.Г. Ефименко): «Попытка коммунистов пересадить жесткую централизованную модель управления на украинскую почву вызвала отторжение, волну восстаний (в том числе национальных и даже национал-шовинистических)». Очевидно, что в этой фразе критикуется коммунистический режим, а не национальные восстания, крестьянские восстания не отождествляются с национал-шовинизмом (то есть Г.Г. Ефименко пишет прямую и осознанную неправду), национальные восстания как таковые вообще отделяются от национал-шовинистических. Да, я критикую шовинизм части восстаний 1919 года, например – еврейские погромы григорьевцев. А Г.Г. Ефименко берет от меня под защиту не крестьянских повстанцев вообще (которых я в данном случае не критикую, а поддерживаю), а только погромщиков.
На этих примерах видна ситуация, которая характеризует почти весь текст рецензии Г.Г. Ефименко – он может «реконструировать Шубина» в нужно ему историко-пропагандистком ключе, только пребывая в полной уверенности, что подавляющее большинство его читателей настоящий текст А. Шубина никогда не прочитают. Ведь там написано совсем не то и совсем не так. Мы еще будем иметь немало возможностей увидеть это на конкретных примерах.
Забавно, что после всего сказанного мной о национализме деятелей УНР, Я.Л. Примаченко отчеканивает: «Непримиримость ОУН в борьбе со своими врагами предстает как родовая черта украинского национализма, которая обусловлена его внутренней агрессивной природой». Из моего текста хорошо видно, что украинский национализм не всегда является настолько уж непримиримым. Вот, УНР вела переговоры с советской Россией, а оуновцы склоняли выю свою перед германским Рейхом. По всему видно, Я.Л. Примаченко заразилась от Г.Г. Ефименко «конструированием Шубина».
Г.Г. Ефименко категорически утверждает, что слово «патриот» я не употребляю по отношению к украинцам и отказываю в патриотизме делегации УНР (ниже мы увидим, что это неверно), и считаю патриотами только «российское офицерство и кадетов эпохи существования Украинской державы» («вполне в духе современной информационной борьбы Кремля», - не забывает добавить боец «исторического фронта»). Давайте посмотрим, как я «защищаю» «патриотизм» кадетов. Начнем с того, что слова «патриот» и «патриотизм» в моем тексте употребляется 3 раза. Первый раз – как раз в отношении представителей УНР (С. 279). При описании гетманата оно снова появляется вот в таком контексте: «Скоропадский не смог заручиться политической поддержкой украинских политических сил и вынужден был опираться прежде всего на оккупантов. Руку поддержки гетману протянули кадеты, что было для них результатом болезненного пересмотра принципов. Ведь кадеты на Украине были частью общероссийской кадетской партии, выступали как против украинской государственности, так и против сговора с Германией. А здесь пришлось публично оказать поддержку главе украинского государства – ставленнику немцев. Но священный принцип частной собственности оказался для кадетов важнее любых патриотических соображений. К 2 мая несколько кадетов вошли в гетманское правительство, а 8-10 мая санкцию на это дал областной съезд кадетов, который так обосновывал «гибкость» своих принципов: «Съезд, оставаясь верным идеалам партии и ее программе, перед угрозой порабощения и гибели края от анархии и руины признает необходимым участие партии в государственной работе». Перед угрозой порабощения кадеты пошли на службу к поработителям» (С. 288). То есть мою критику политики кадетов (признаюсь – даже несколько издевательскую) Г.Г. Ефименко пытается представить в качестве апологии патриотизма кадетов и откуда-то взявшихся у Г.Г. Ефименко русских «патриотических» офицеров. Ну и последнее упоминание патриотизма в моей части книги таково: «д' Ансельм и его начальник генштаба Фрейденберг провозгласили, что «Франция и её союзники не забыли усилий, которые Россия сделала в начале войны, и теперь они пришли в Россию с целью дать всем благонадежным элементам и патриотам возможность восстановить в стране порядок, уже давно уничтоженный ужасами гражданской войны». Патриоты России – это не украинские националисты. Антанта и не собиралась теперь поддерживать Директорию, делая ставку на белое движение» (С. 300). Как видим, и здесь речь идет не о защите белого движения А. Шубиным «в духе информационной войны Кремля», а о позиции представителя Антанты и причинах неудачи попыток УНР заручиться её поддержкой.
Иногда, конструируя Шубина, которого нет, Г.Г. Ефименко признает, что «Автор на любой упрек в подобной фальсификации может вполне обоснованно ответить – «я такого не писал»». Вот именно. И так можно «вполне обоснованно» ответить почти на все, что пишет обо мне Г.Г. Ефименко. Я такого не писал. Его рецензия рассчитана на то, что большинство её читателей просто не смогут прочитать нашу книгу, и потому можно приписывать Шубину вещи совершенно фантастические и не соответствующие позиции автора.
С.И. Гирик констатирует: «Видно, что автор старался сохранять узко академический тон изложения материала и сознательно дистанцировался от политических оценок лиц и организаций, о которых пишет. Это относится к плюсам части книги Шубина. К сожалению, эти его намерения не всегда реализовывались в полной мере». Я думаю, что с такой оценкой в целом можно согласиться. Если я где-то проявляю отношение к политической позиции, скажем Григорьева или Бандеры, это скорее исключение из общей нейтральной позиции автора. Есть некоторые общественные течения, прежде всего крайне националистические (шовинистические) и фашистские, в отношении которых мне трудно оставаться беспристрастным.
Александр Владленович Шубин - доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института всеобщей истории РАН, руководитель направления истории России, Украины и Белоруссии.