3. Социальное, национальное и внешнее (1917-1922 гг.)
Александр Юриевич Зайцев считает, что «автор вступает в непрямую полемику с украинской историографией, которая характеризует события 1917-1921 гг. как Украинскую революцию». Собственно, я просто констатирую: «После начала Великой Российской революции в марте 1917 г. на Украине развернулось мощное национальное движение. Этот национальный поток революции в современной украинской историографии характеризуется как Украинская революция». А.Ю. Зайцев считает недостатком такого соотношения двух явлений то, что частью событий Российской революции не могут быть события в Галиции. Это верно, но ведь в 1917 г., о котором идет речь, в Галиции не происходило революции – ни Украинской, ни Австро-Венгерской – никакой. Так что моя формулировка вполне корректна. В дальнейшем, когда уже в рамках другого процесса – мирового революционного подъема («мировой революции») 1918-1923 гг. драматичные события развернутся и в Галиции, о них будет написано в нашей книге, и там они не характеризуются как часть Великой Российской революции, которая к этому времени сама стала частью мирового революционного подъема.
А вот Валерий Федорович Солдатенко упрекнул меня за абсолютизацию национального фактора в ходе революционных событий 1917 года в ущерб социальному. В ответном слове я успел поблагодарить Валерия Федоровича за этот упрек, потому что украинские критики обычно нападают на меня с противоположной стороны. А раз моя позиция находится посредине, это свидетельствует в пользу того, что я выбрал правильное соотношение факторов.
При описании событий 1917 г. в моем тексте речь идет о «Совете объединенных общественных организаций (СООО), в который вошли представители всех городских общественных движений (включая только что возникший Совет рабочих депутатов)». О национальных движениях речь идет дальше, как и о Советах. Затем я рассказываю о возникновении Центральной рады, о развитии многопартийности (не только с украинскими партиями). Упомянуто, что «По всей Украине возникали Советы (к июню – более 250)». И только затем «пальма первенства» действительно на некоторое время (на период до октября 1917 г.) переходит к украинскому национальному движению, что соответствует политической реальности того времени.
А как должно выглядеть соотношение факторов с точки зрения самого В.Ф. Солдатенко? Берем его книгу «Гражданская война в Украине (1917-1920 гг.). М., 2012» и делаем неожиданное открытие – доля социальных факторов при описании событий марта – октября 1917 г. в работе В.Ф. Солдатенко не больше, а меньше, чем у меня. В моей работе этот период занимает меньше 7 страниц, в книге В.Ф. Солдатенко – 12, при чем только две из них посвящены рассуждениям, не имеющим непосредственного отношения к национальному движению, и там содержится только один конкретный факт, характеризующий социальные процессы – указание на число Советов. Этот факт наличествует и в моем тексте. Похоже, обрушившись с критикой на эту часть моей работы, В.Ф. Солдатенко воспользовался случаем, чтобы анонсировать перемену в своей точке зрения, потому что раньше он сам «пересаливал» по части национального, а теперь считает, что этого не следовало делать. Однако очевидно, что его упрек в мой адрес по этому поводу не справедлив – национальное движение и в моей главе, и в исторической реальности выходит на первый план в центральной Украине в середине 1917 г., а о роли других факторов развития страны подробно говорится в дальнейшем. При характеристике социальных и национальных факторов в конце 1917 – начале 1918 гг. я пишу следующее: «Промедление с реформами определило падение влияния Рады – социальный фактор в условиях революции был важнее национального» (С. 269). Изложение событий послеоктябрьского периода во многом посвящено доказательству этого тезиса. Странно, что В.Ф. Солдатенко этого не заметил. Зато это заметили другие критики, которые, в свою очередь, не захотели увидеть мое внимательное отношение к национальному фактору, которое вызвало критику со стороны В.Ф. Солдатенко. Такое противоречие критиков для меня – лишнее подтверждение правильности выбранного мной угла зрения, сбалансированного отношения к национальному и социальному факторам.
Говоря о событиях первой половины 1917 г., я цитирую Грушевского: «Мы хотим, чтобы местную жизнь свою могли строить местные люди и ею распоряжаться без вмешательства центральной власти». Далее вступает Геннадий Григорьевич Ефименко: «На основе этих слов Автор сделал вывод о том, что такая концепция «предусматривала преимущества этнических украинцев, что ставило вопрос о равноправии жителей в будущей автономной Украине» и задал вопрос: «Каковы пределы этого региона»?» А как на самом деле? Дальше у меня написано: «Но кого понимать под «местными людьми» - этнических украинцев или всех жителей региона? И каковы границы этого региона? Концепция не просто территориальной, но национально-территориальной автономии предполагала преимущества этнических украинцев, что ставило вопрос о равноправии жителей в будущей автономной Украине». То есть вопрос о равноправии я ставлю не на основе только цитаты Грушевского, а на основе концепции национально-территориальной автономии, за которую выступала Центральная рада (а это трудно отрицать). И территорию украинского государства она собиралась определять на основании не местных референдумов, а этнического состава, зафиксированного переписью 1897 года. Вкупе с некоторыми чертами украинизации, о которых я пишу (к возмущению Г.Г. Ефименко) и этническим принципом распределения голосов в Центральной раде вопрос о равноправии совсем не праздный. Г.Г. Ефименко верно пишет, что уточнение территории украинской автономии лидерами Центральной рады «обусловливалось именно взаимным учетом этнического фактора». А не воли населения, что не одно и то же. Таким образом, Г.Г. Ефименко сам подтверждает приоритет этно-национального фактора в планах государственного строительства Центральной рады.
Сергей Иванович Гирик удивляется: «Шубин почему-то видит противоречие между приписываемым Грушевскому желанием иметь украинскую армию уже в первой половине 1917 года и тем, что тот же Грушевский относил вопросы функционирования вооруженных сил к компетенции центра будущей всероссийской федерации». Мудрено, однако, не увидеть тут противоречия. Ведь Российская Федерация была тогда не далеким идеалом, а должна была быть создана через несколько месяцев Учредительным собранием. То есть Грушевский сначала предлагает растащить единую армию, да еще ведущую войну, на национальные части, с тем, чтобы через несколько месяцев начать складывать из нее снова единую армию Российского государства. Не думаю, что столь мудрый человек всерьез задумывал такую операцию. Здесь все же противоречие. Грушевский стремился получить вооруженную опору для Центральной рады, даже в противоречии с общей программой, которую излагал.
Не удивительно, что критические стрелы украинских коллег концентрируются на сюжетах конца 1917 – начала 1918 гг., хоть и по-разному.
Преувеличивая роль Центральной рады в процессе становления Советской власти, проявившей, получается, черную неблагодарность, Г.Г. Ефименко пишет: «Мало того, украинская сторона реально способствовала удержанию власти большевиками после Октябрьского переворота. Что имеется в виду? Делегаты III Всеукраинского военного съезда, который начал свою работу в конце октября (по старому стилю) 1917. в Киеве и решения которого имели решающее влияние на Центральную Раду, помешали отправке вооруженных частей к Петрограду». Вот оно как! Из Киева и его окрестностей какие-то части идут на Петроград, вот-вот свергнут правительство Ленина, а Центральная рада им не дала пройти. Спасла, значит, Ленина. Отсюда хотелось бы поподробнее. Что за части такие? Как известно, сторонники Временного правительства в Киеве вступили в бой с местными большевиками, и в этой борьбе сторонники Центральной рады соблюдали нейтралитет. Что касается частей, которые якобы могли прорваться через Киев или от Киева на Петроград – это полная фантастика. Керенский с Красновым на Северном фронте наскребли несколько сот человек, готовых недолго воевать против большевиков. Духонин не мог даже к Луге перебросить относительно «надежные» части Северного фронта, не то что от Киева. Правда, потом выяснилось, что и они штурмовать Петроград не собирались.
Кстати, рассказывая о ситуации в Киеве в эти дни, Г.Г. Ефименко совершенно напрасно соглашается с Георгием Пятаковым в демонизации Керенского (мы увидим, что Г.Г. Ефименко бывает излишнее доверчив к большевистским источникам, если это нужно для подкрепления его идеологической линии).
В.Ф. Солдатенко выразил удивление, что «анализируя Третий универсал Центральной Рады, провозгласивший украинскую автономию в составе России, автор не упомянул о создании Украинской народной республики». По его мнению, именно провозглашение государственности в ноябре 1917 года стало «апогеем украинской революции». Можно, конечно, упомянуть об этом – вопрос не принципиальный, важнее другое (о чем у меня написано): автономия Украины возникла раньше и была признана уже летом 1917, а независимость УНР была провозглашена в январе 1918 г. На фоне этих двух событий принятие самого названия УНР – всё таки вторичная деталь. В случае нового издания я не против её упомянуть.
С.И. Гирик ошибочно утверждает, будто я отнес к периоду, «когда ЦР целиком подчинялась решениям Временного правительства и действовала согласно его инструкции» фразу «Характерно, что левые эсеры готовили основы аграрных законов как в России, так и на Украине (в качестве левого крыла УПСР), но сами аграрные преобразования на принципах социализации и земельного передела в России проводились решительно, а на Украине – нет». Этот сюжет относится к описанию событий ноября 1917 г., и это вполне очевидно как из контекста (предыдущая упомянутая дата 14 ноября), так и из содержания фразы. С.И. Гирик должен знать, что до ноября 1917 г. отдельной партии левых эсеров в России не существовало. Дальше С.И. Гирик «ломится в открытую дверь», утверждая, что позиции крыльев УПСР по аграрному вопросу «почти не отличались», и все они участвовали вместе в разработке аграрного проекта. Я ничего, что противоречило бы этому, не писал. Просто если бы я назвал всю УПСР левыми эсерами, мне бы справедливо досталось от того же С.И. Гирика. А в тексте речь идет о близости левого крыла УПСР и ПЛСР. Сам С.И. Гирик пишет, что «будущие боротьбисты» «на короткое время и сблизились с русскими левыми эсерами в Украине».
С.И. Гирик полагает, что ««о недостаточно активной реализации аграрных преобразований» в Украине вообще говорить невозможно, ибо Временный земельный закон был принят 18 января 1918. ст. ст.», однако этот аргумент не работает – российский закон о социализации земли вообще был принят 26 января. Но аграрные преобразования большевики начали сразу после прихода к власти, и это серьезно повлияло на ситуацию. Также сомнительна мысль С.И. Гирика о том, что «после сбора урожая вопрос принадлежности земли уже не было таким актуальным». Крестьяне боролись за землю много лет и на много лет, а не на несколько месяцев ради ближайшего урожая. Напомню, что крестьянская война против немцев в 1918 г. не прекратилась после сбора урожая летом 1918 г.
Г.Г. Ефименко, стремясь доказать, что большевики в национальном вопросе придерживались примерно тех же позиций, что и лидеры Центральной рады, ссылается на каких-то анонимных эсеров и меньшевиков, которые в июне 1917 г. обвиняли Центральную раду в «ленинстве в национальном вопросе». Но с тем же успехом можно было бы упрекнуть радовцев и в «эсерстве». III съезд ПСР высказался «в принципе для России за форму федеративной демократической республики, с территориально-национальной автономией в пределах этнографического расселения народностей и с обеспечением основными законами страны как прав национальных меньшинств в местностях со смешанным населением, так и вообще публичных прав для всех языков, на которых говорят трудящиеся массы в России» (Партия социалистов-революционеров. Документы и материалы. Т. 3. Ч. 1. М., 2000. С. 604.). Отделение Украины от России ПСР считала нецелесообразным, но такая же позиция была и у большевиков, которые признавали право на отделение, но не его целесообразность. Да и лидеры Центральной рады выступали за автономию в составе России. Один из отцов украинской независимости М. Грушевский признавал, что своим IV Универсалом лидеры Центральной рады «отложили федерирование до того времени, когда будет ясно, когда и с кем федерироваться», и провозглашение независимости было вынужденным, а не желаемым актом (Грушевський М. Iлюстрирована iсторiя Украïни. К., 1991. С. 559, 569). Так что не только большевики и радовцы, но и эсеры придерживались в национальном вопросе примерно одинаковых позиций, пока Центральная рада не провозгласила независимость и не стала стремительно сближаться с Германией. Вот это и стало водоразделом между национально-государственными и социальными приоритетами, где «ленинства» у лидеров Центральной рады не было.
Забавно, что в итоге, после прочтения нашей книги, Г.Г. Ефименко приходит к выводу, который сам по себе не противоречит моей точке зрения, что уже отрадно. Г.Г. Ефименко пишет, что в начале 1918 г. большевистская партия «выглядела такой, что сохранила единство национального и социального в Украине, тогда как Центральная Рада выглядела такой, что это единство разрушила». Очевидно, что разрушила в пользу национального фактора, а не социального. Поскольку у имиджа большевиков с социальным фактором все было в порядке, они и побеждали. Что и требовалось доказать.
При этом сам же Г.Г. Ефименко пишет о пропаганде большевиков, которая представляла конфликт с Радой как социальный, о вмешательстве российский войск в войну, который подрывал авторитет большевиков в глазах национально-ориентированной части населения. Так что и социальный «флюс» большевиков в начале 1918 г. был весьма заметным. Все это также говорит в пользу моего тезиса о том, что социальные факторы в начале 1918 г. оказались важнее и сильнее национальных.
А.Ю. Зайцев констатирует, что А. Шубин «довольно убедительно объясняет причины победы большевизма».
Станислав Владиславович Кульчицкий, считая, что мое изложение «искажает суть «триумфального шествия»», оценивает эту ситуацию несколько противоречиво: сначала он утверждает, что «в противостоянии центра с национальными регионами ленинская партия олицетворяла русских. То есть нацию, которая стремилась занять господствующее положение в зарождавшейся империи». Речь в данном случае идет именно о русских, о национальной идентичности. Чтобы обосновать таковое стремление, С.В. Кульчицкий должен доказать, что русские в целом, от Ленина до Деникина, вообще могли к чему-то стремиться вместе, при чем против, например, грузин Джугашвили и Церетели. Поняв, что это вряд ли возможно, С.В. Кульчицкий приходит к выводу, что «отождествлять русских с большевиками вряд ли стоит, во всяком случае в период, когда полыхала гражданская война». С этим я не могу не согласиться. Хотя осталось непонятным, что собственно «искажает» А. Шубин – благо С.В. Кульчицкий уже перешел к теме Врангеля.
Г.Г. Ефименко упрекает меня в том, что я отказал в патриотизме делегации УНР на переговорах в Бресте. Вот что я пишу на самом деле: «Украинцы произвели хорошее впечатление на партнеров в Бресте: «Они значительно менее революционно настроены, они гораздо более интересуются своей родиной и гораздо меньше – социализмом», – писал О. Чернин. Однако сближение с украинцами немцы проводили не ради их патриотизма, а ради продовольствия и обнаружившейся глубокой бреши в российском дипломатическом фронте» (С. 279). То есть в данном случае отрицания патриотизма нет, есть утверждение, что о нем писал австро-венгерский дипломат, и что у австро-германской стороны были другие мотивы сближения с Украиной. Этот пример, кстати, опровергает утверждение Г.Г. Ефименко о том, что слово «патриотизм» в моей книге не употребляется в отношении сторонников УНР. Как видим, вполне даже употребляется. Даже несмотря на то, что в итоге этой истории УНР пригласила в страну оккупационную армию, что вообще-то не очень патриотично.
А.Ю. Зайцев согласен со мной, что нужно избегать чрезмерных упрощений, и что «События зимы 1917-1918 гг. нельзя свести только к агрессии России или только к «борьбе сторонников УНР и украинских сторонников советской власти». Бесспорно, в них были и элементы украинской гражданской войны». Возражая, он продолжает: «Однако ядро красных войск составляли солдаты, матросы и красногвардейцы, прибывшие из России, а командовали ими российские большевики и левые эсеры, которые получали указания от петроградского Совнаркома и ему отчитывались о своих действиях». Я не спорю с большой ролью в событиях на Украине общероссийского центра. Однако и здесь нужно избегать чрезмерных упрощений. Во-первых, как показывает история с Донецко-Криворожской советской республики (ДКСР), управление из большевистского центра не исключало большой доли местной инициативы и противоречий среди сторонников Советской власти. Во-вторых, на общероссийские Совнарком и ВЦИК давили регионы, в том числе украинские. Советская власть еще не была организована тоталитарно, и украинские коммунисты и левые эсеры имели такой же голос в решении общих вопросов, как и любые другие. В советском руководстве были и украинцы – не писать же на этом основании, что Украина вмешивалась в дела России. Международно-признанная государственная граница еще не пролегла между ними. Так что «агрессия извне» в любом случае не получается, имела место гражданская война на территории Российского государства, бывшей Российской империи. В-третьих, не столь однозначна ситуация и с «ядром красных войск». Очевидно, под ним имеется в виду группировка под командованием М. Муравьева (и общим командованием украинца В. Антонова-Овсеенко). В неё входили 200 красных казаков В. Примакова (отряд сформирован в Харькове); несколько сот харьковских красногвардейцев, бронепоезд из России, отряд П. Егорова в 1200 человек, где были московские красногвардейцы, но большинство составляли екатеринославские и особенно донецкие во главе с Д. Жлобой. Специально сошлюсь на современного украинского автора: Солдатенко В.Ф. Гражданская война в Украине (1917-1920 гг.). М., 2012. С. 136-137. Как видим, с «ядром» все обстоит столь же неоднозначно, как и со всей этой ситуацией – то есть именно так, как изложено в нашей книге. Несмотря на это, С.В. Кульчицкий отождествляет войска Муравьева с русскими. Также он считает, что я «замолчал» бой под Крутами, хотя в моем тексте о нем говорится.
Также А.Ю. Зайцев называет «анахронизмом» употребление мной слова «петлюровцы» применительно к защитникам Крут, потому что, как известно (конечно, и мне тоже), незадолго до этого С. Петлюра ушел с поста генерального секретаря по военным делам и командовал гайдамацким кошем, который не участвовал в бою под Крутами. Употребление этого слова не является для меня делом принципа. Можно написать и что-то длинно-официальное вроде «военнослужащие УНР». Но и особого «анахронизма» я здесь не вижу, потому что буквы «-цы» употребляются не только в отношении официального командира и начальника. Ленинцы существовали и после смерти В. Ленина. В октябре 1920 г. командующим армии махновцев был С. Каретников. То есть привязка этих двух букв к должностям не столь жесткая, как кажется А.Ю. Зайцеву. Я лишь подчеркнул большую роль С. Петлюры в создании той армии, которая дала под Крутами столь славный бой. Не все так однозначно и с субординацией Петлюры и отряда, действовавшего под Крутами. Петлюра находился на ст. Бобрик в тылу отряда. Он получил доклад о результатах боя и принял решение об отводе остатков отряда в район Киева (Солдатенко В.Ф. Указ. соч. С. 155). Таким образом, командование отряда воспринимало Петлюру как своего командира и подчинялось его указаниям, которые он не стеснялся давать.
С.В. Кульчицкий упрекает меня в том, что я «избегаю рассказа о том, какими методами осуществлялось «триумфальное шествие» по территории бывшей империи». Этот упрек довольно странен, потому что периоду «триумфального шествия» в книге посвящено больше дюжины страниц. Из последующего рассуждения Станислава Владиславовича следует, что ему хотелось бы, чтобы это описание было более кровавым. Он без ссылки на источник утверждает, что под Крутами «русские» расстреляли 27 пленных. Но в опубликованном в 1958 г. в Мюнхене и Нью-Йорке фундаментальном исследовании С. Збаражского о Крутах содержатся сведения только о 18 украинских бойцах, погибших в этом бою. С.В. Кульчицкий считает, что красные расстреливали в 1918 г. «не столько офицеров, сколько всех, кто говорил на украинском языке», и называет цифру в 2587 жертв. Сколько же из них офицеров? Специально занимавшийся этим вопросом В.Ф. Солдатенко приходит к такому выводу: «Прямым следствием приказа Муравьева стал расстрел более 2,5 тыс. офицеров, не участвовавших в январских событиях, тогда как жертвы из лагеря Центральной Рады насчитывали буквально единицы» (Солдатенко В.Ф. Указ. соч. С. 166). Собственно, я об этом и написал.
Тему развивает Г.Г. Ефименко, который упрекает меня в том, что я много пишу о злодеяниях войск УНР и мало – красных (то есть внимательный читатель здесь поймет, что пишу о жестокостях обеих сторон). Ссылку на донесение М. Муравьева об этих жестокостях украинские авторы считают недопустимой, так как этот источник недостоверный. Допустим. Но тут же они требуют от меня привести другую цитату М. Муравьева. Позвольте, так вы же сами утверждали, что на Муравьева ссылаться нельзя. Или можно только в тех случаях, когда цитирование этого автора нужно для подтверждения вашей точки зрения? Из моего текста хорошо видно, что красные действовали жестоко, так что смысл возражений украинских коллег – представить украинских бойцов белыми и пушистыми. Но тут уж я привожу цитаты не только Муравьева, но и противника советской власти Гольденвейзера. При чем Г.Г. Ефименко это возмущает, и он утверждает, что я привожу цитату Гольденвейзера «для большего объема». И тут же упрекает меня в том, что я не привожу других цитат Гольденвейзера, например об обстреле Киева красной артиллерией – при том что в моем тексте об этом обстреле сказано, что Г.Г. Ефименко естественно скрыл от своих читателей. Вот оно как – Муравьев недостоверен (когда это, выражаясь словами Г.Г. Ефименко, «не выгодно»), Гольденвейзер «для большего объема» - тоже лишний, и вот уже гайдамаки предстают ангелами во плоти. Ну хорошо, приведу еще одно свидетельство, которое, надеюсь, всех устроит своей взвешенностью. Представитель киевских рабочих Смирнов, направленный ими в Петроград для установления контактов с оппозиционным большевикам движением уполномоченных, рассказывал: «Украинские гайдамаки, эти тоже своим террором если не превзошли, то сравнялись с большевиками» (Рабочее оппозиционное движение в большевистской России. 1918 г. Собрания уполномоченных фабрик и заводов. Документы и материалы. М., 2006. С. 255).
Г.Г. Ефименко утверждает: «Историк А. Шубин замалчивает тот факт, что «вторая Украина», о которой он ведет речь, институционально копировала властные структуры УНР». Да уж, я «замолчал» это «открытие» украинской науки, о котором, признаться, не догадывался, а то бы еще раньше посмеялся. Как известно, «вторая Украина» была создана на съезде Советов рабочих и солдатских депутатов, где был избран ЦИК Украины (иногда сокращают ЦИКУка). То есть «вторая Украина» «институционально копировала» советскую систему: съезд избирает ЦИК, который формирует правительство. Центральная рада была избрана на конгрессе украинских организаций и позднее пополнялась кооптацией представителей общественных и политических организаций. Это распространенный принцип того времени, но явно не советский.
Единственное, что Г.Г. Ефимов может привести в доказательство своего «открытия» - это четыре слова – секретариат и Украинская народная республика. ЦИКУка назвала свое правительство секретариатом, но не генеральным, а народным, из чего следует, что она «институционально копировала» Центральную раду в меньшей степени, чем Директория УНР – директории Франции, Керенского и Уфимского совещания. И еще ЦИКУка издавала «Вестник УНР» и иногда называла себя УНР, подчеркивая непризнание другой УНР за подлинную. Но я должен сообщить Г.Г. Ефименко, что ЦИКУка нашла для именование своей республики и другое название, чтобы среди своих не путаться: Украинская рабоче-крестьянская республика (УРКР). См.: Великая Октябрьская социалистическая революция на Украине. Сборник документов и материалов. Т. 3. Киев, 1957. С. 55-56.
Г.Г. Ефименко считает ошибкой мое утверждение, что М. Рафес был «меньшевистским лидером» на том основании, что он бундовец. Противопоставление Бунда и меньшевизма – это еще одно открытие украинской науки, о котором я доселе не слышал. Но дело в том, что Бунд с 1906 г. был частью РСДРП, то есть (после выхода большевиков) партии меньшевиков. В этом отношении Рафес имеет больше оснований называться меньшевистским лидером, чем члены УСДРП. Неужели Г.Г. Ефименко об этом не знал? Ну ничего, бывает. Лично я не вижу большого греха и в том, чтобы членов УСДРП называть меньшевиками, хотя они и не входили в общероссийскую партию меньшевиков. В конце концов в широком смысле слова меньшевиками можно называть всех социал-демократов стран бывшей Российской империи.
В.Ф. Солдатенко «упрекнул российского коллегу за тезис о стремлении большевиков иметь «свою» Украину и передаче ими по этой причине Киеву «своих» восточных районов со смешанным населением, чем вызвал удивленный взгляд Шубина. Солдатенко считает несостоятельным аргумент о «смешанном населении» ДКСР, поскольку в то время в Донбассе русские и евреи преобладали лишь в губернских и уездных городах, а все их сельские окрестности «тонули в украинском населении, составлявшем 70-80 процентов»». То есть В.Ф. Солдатенко, оспаривая тезис о смешанном населении, признает, что в городах украинцы составляли меньшинство. Что касается статистики, то хотелось бы получить ссылку на источник – и не 1897 года, а 10-х годов. Впрочем, даже если украинское население в деревне составляло большинство (что я не оспариваю), это совсем не отменяет того факта, что оно было перемешано с русскими также, как в городах (и не только на востоке) русские и евреи были перемешаны с украинским меньшинством.
С.И. Гирик отрицает «смешанность населения» на селе категорично и без всяких аргументов, а степень урбанизации востока Украины оценивает как «довольно низкую» (по сравнению с чем? С 1897 годом?).
Тему смешанного населения Г.Г. Ефименко использует для очень сложных построений, итог которых несколько разочарованно подводит в уже процитированном мной признании, что Шубин «может вполне обоснованно ответить – «я такого не писал»». Я действительно не писал, что большинство населения восточных губерний Украины говорило по-русски. У меня нет таких данных. Однако Г.Г. Ефименко, хоть и признает, что я такого не писал, продолжает доказывать, что большинство там говорило по-украински. Почему бы нет, давайте посмотрим на уровень его аргументации. Г.Г. Ефименко ссылается на перепись 1897 г. И это все? Признаться, я разочарован. Ведь известно, что с 1897 г. до описываемых мной событий прошло двадцать лет урбанизации, которая, способствовала распространению русскоязычия. Развитие рыночных отношений на селе также способствовало расширению применения «языка межнационального общения». Каково же было соотношение употребления русского и украинского языков на востоке Украины к 1917 г.? Вот бы Г.Г. Ефименко нам сообщил что-то конкретное. Но он бросает эту тему, переключается с опровержения того, что я не утверждал (попытавшись по ходу приписать мне «формирование» представлений, которые я в действительности не заявлял), на мое утверждение о «смешанном населении» восточной части Украины.
Да, о смешанности населения я действительно писал. Что Г.Г. Ефименко может возразить? Для начала он по своему обыкновению домысливает, что я имею в виду только Славяносербский уезд Екатеринославской губернии, а не остальную губернию. Я ничего такого не имею в виду, но раз уж речь зашла, то извольте. Рассмотрим расположенный в самой сердцевине восточной части Украины Александровский уезд Екатеринославской губернии. Какую картину мы здесь видим? А вот какую. Статистика фиксировала как малороссийские следующие волости: Басанская, Б. Михайловская, Белоцерковская (с сильным еврейским компонентом), Григорьевская (Кривой Рог) (правда, с значительной долей русских), Жеребецкая, Гуляйпольская (где было также множество немцев и евреев), Ивановская, Камышевахская, Конско-раздорская, Мало-Михайловская, Пологская, Покровская, Преображенская, Туркеновская, Успеновская, Цареконстантиновская – всего 16.
Преимущественно русскими были волости: Андреевская, Белогорьевская, Вознесенская, Воскресенская, Гавриловская, другая Григорьевская, Заливянская, Михайловская, Натальевская, Ново-николаевская, Петровская – всего 11. Четыре из них имели сильный немецкий компонент – Григорьевская (на Конке), Заливянская, Натальевская, Ново-николаевская (Вся Екатеринославская губерния. Екатеринослав, 1913. С. 33-91). Южнее к уезду примыкала обширная зона немецких хуторов от Большого Токмака до железной дороги Александровск-Чонгар. Русские и украинские деревни располагались вперемежку. Вот что я называю смешанное население. Кто считает такое население этнически монолитным, пусть первый бросит в меня камень.
Лента.ру пишет: «Солдатенко подверг критике Шубина за «актуальный сегодня в ретроспективном плане» сюжет об истории Донецко-Криворожской советской республики (ДКСР), первоначально провозглашенной как автономия в составе РСФСР». Честно говоря, я лишь упоминаю о создании ДКСР, не углубляясь в проблему ее статуса, сообщив о его спорности. Также я сообщаю, что ДКСР была представлена на II Съезде советов Украины 17-19 марта 1918 г. Поэтому не очень понятно, что собственно не понравилось В.Ф. Солдатенко. Хоть я об этом и не писал в своей главе, ДКСР действительно возникла в любом случае в составе РСФСР – ведь и советская Украина входила в РСФСР.
Хотя сюжет ДКСР изложен в моей главе верно, но, пожалуй, он действительно нуждается в более подробном рассмотрении, которое я готов дать в новом издании. Подробно дискуссия о ДКСР уже была мной изложена в двух книгах, которые дожидаются издания, так что материал под рукой.
Чтобы обвинить меня в обмане читателя в вопросе Донецко-Криворожской республики, Г.Г. Ефименко обращается к вопросам хронологии. Он напоминает общеизвестный факт, что по решению Совнаркома за 31 января следовало 14 февраля (в УНР эта реформа была проведена позднее – 15 февраля – 1 марта). Дальше Г.Г. Ефименко делает вид, что не понимает, какие даты использую я. Хотя ничего оригинального я не придумал: когда речь идет о внутренних проблемах России и Украины, до 31 января я как правило следую юлианскому календарю, а со следующего дня – григорианскому. На всякий случай я время от времени вставил двойную нумерацию, чтобы напоминать читателю, как ситуация соотносится с внешней (это не является моей обязанностью и делается для удобства читателя). Когда речь идет о Брестских переговорах, в которых участвовали государства, применявшие григорианский календарь, я следую либо двойной нумерации, либо григорианской. Ничего сложного и необычного в этом нет.
Но Г.Г. Ефименко делает следующий фокус: «На с. 282 говорится: «30 января была провозглашена Донецко-Криворожская республика» (ДКР). А уже на с. 284 один из абзацев начинается таким текстом. «9 февраля 1918 представители Центральной рады (именно так – слово «рада» с маленькой буквы. – Г.Е.) подписали договор с державами Четверного союза». В обоих случаях двойное датирование отсутствует. Какой вывод может сделать читатель? Конечно, что Донецко-Криворожскую республику провозгласили раньше. Причем кроме прямого указания (9 февраля по календарю на 10 дней позже, чем 30 января) косвенным подтверждением именно такой последовательности событий является очередность упоминаний этих событий – новость о создании ДКР представлена первой». Разумеется, такой причинно-следственной связи читатель не установит, потому что между этими двумя фразами – две страницы с разными сюжетными линиями и множеством двойных датировок, которые не оставляют сомнений относительно последовательности событий. На С. 282 рассказывается о просоветских силах, противостоящих УНР на территории Украины. В этом перечне конечно должна быть упомянута и ДКСР. Хронологический разброс событий – вплоть до середины марта 1918 г. (это когда я, кстати, сообщаю, что ДКСР была представлена на всеукраинском съезде Советов). Так что у читателя не может возникнуть впечатления, что все описываемые события происходят раньше, чем в последующем сюжете, который также начинается с января и продолжается дальше. Это уже другой, параллельный сюжет, его старт датируется двойной датой 15 (28 января), так что ничего перепутать нельзя. На С. 283 рассказывается, как в январе красные шли на Киев. Как и положено, применяются юлианские даты, но важнейшая дата взятия Киева дается как двойная – 26 января (8 февраля). Затем речь идет об украино-германских отношениях, о событиях в Бресте, и дата 9 февраля применяется григорианская, но идет она сразу после двойной датировки, так что в переходе нет ничего непонятного. Но Г.Г. Ефименко, уверенный в том, что подавляющее большинство его читателей мою книгу не увидит, утверждает, будто я предлагаю сделать вывод, будто ДКСР провозгласили раньше. Ничего такого я не предлагаю, поскольку 30 января по юлианскому стилю – это позднее указанной мной двойной даты взятия Киева 26 января (8 февраля) и, следовательно, позднее 9 февраля по григорианскому. Чтобы как-то подтвердить свою версию, Г.Г. Ефименко утверждает, будто я «замалчиваю», что советская Украина «никуда не исчезла» и не изменила представление о своей территории. Это неправда, я пишу о II съезде Советов Украины, где была представлена ДКСР, что значит: представители ДКСР «согласились интегрироваться в Советскую Украину». Таким образом, вопреки утверждению Г.Г. Ефименко, я показываю, что Советская Украина никуда не исчезла и более того – в прежних границах. И после таких подтасовок Г.Г. Ефименко еще пытается учить меня «академическому стилю изложения»! Смешно читать, право слово.
Впрочем, затем Г.Г. Ефименко вдруг меняет гнев на милость: «Несмотря на ряд критических замечаний, следует отметить, что при освещении Автором тем, касающихся его научных интересов, видно руку настоящего специалиста-историка». С чего это? Не нашел орфографических неточностей? Просто здесь увидел, что я согласен с правомерностью участия УНР в Брестских переговорах, а это – соответствует идеологической тенденции Г.Г. Ефименко. Значит. Шубина нужно похвалить. А еще у Шубина здесь, «в отличие от всего остального текста, в первый и последний раз упоминается о признании и поддержке большевиками «принципов самоопределения народов». Как будто «академический стиль» требует повторять эту широко известную мысль на каждой странице. Но поскольку затем Г.Г. Ефименко строит целую теорию на том, что я якобы сознательно умалчиваю о признании большевиками этого права, отмечу, что, рассказывая о Брестских переговорах, я сообщаю об этой позиции большевиков не впервые. Еще на С. 270, то есть гораздо выше, я пишу: «Свое кредо по вопросу украинской самостийности Ленин изложил уже в ноябре: «Мы скажем украинцам: как украинцы вы можете устраивать у себя жизнь, как вы хотите. Но мы протянем руку украинским рабочим и скажем им: вместе с вами мы будем бороться против вашей и нашей буржуазии». Но Г.Г. Ефименко требует от меня обширного экскурса в национальную политику большевиков, включая апрельскую конференцию 1917 г. Хочется напомнить, что конференция эта имела место не в Киеве или Харькове, а в Петрограде, и большевики тогда были лишь одной из партий, ещё не правящей. А вот применительно к ноябрю, когда лидер большевиков возглавил правительство, я его позицию в отношении Украины изложил в весьма характерной цитате.
Делая вид, что не заметил цитату из Ленина, приведенную мной, и приведя мою фразу «Как только началась открытая война, стало очевидным, насколько социальные факторы сильнее и важнее национальных», Г.Г. Ефименко ставит вопрос: «Зачем же тогда было создавать советскую Украину, если на самом деле социальные факторы настолько сильнее национальных?» Затем, что и национальные факторы тоже важны (меня вот В.Ф. Солдатенко даже упрекнул за преувеличение их значения). В обстановке начала 1918 г. социальные оказались сильнее, потому что Советская власть была радикальнее Центральной рады именно в социальном плане, а Центральная рада радикальнее большевиков – в национальном, во всяком случае после провозглашения независимости. Большевики иногда демонстрировали готовность признать независимость, но только марионеточного режима, так что на деле их самоопределение было вторичным по отношению к социальной программе (что я и показал, процитировав Ленина). Но та же цитата и позиция большевиков о самоопределении в Бресте, о которой я пишу (и множество других фактов, которые при всем желании нельзя впихнуть в текст одного раздела книги) показывают, что большевики дополняли свою принципиально важную для них социальную программу национальной – как лидеры УНР дополняли национальную программу социальной, более умеренной, чем у большевиков.
Переплетение национального и социального факторов, волнообразное усиление то одного, то другого – красной нитью проходят через все мое повествование. Успехи Центральной рады в 1917 г. – успехи красных в начале 1918 г. – успехи Директории в конце 1918 г. – успехи красных в начале 1919 г. – всплеск национальных восстаний 1919 г. – украинизация в 20-х и ее трансформация в 30-х – объединение 1939 г. Продолжу цитату из нашей книги, так «вовремя» обрезанную Г.Г. Ефименко: «Социальные конфликты определяли ход событий на Украине в это время, оформляясь национальной государственно-юридической надстройкой. Но национальный фактор воздействовал на социальные процессы и с противоположной стороны – национальная почва по мере становления советской системы прорастала и пропитывала политические силы, создававшиеся во имя социальных целей».
Г.Г. Ефименко с его, скажем так, чтоб не обидеть, патриотическим фильтром зрения, не может этого увидеть. Да, как мы имели возможность неоднократно убедиться, мой текст он вообще не хочет понять, потому что вывод сделал заранее, и лишь иногда удивляется, то и дело спотыкаясь об «исключения» из придуманного им «правила». А правило он «подкрепляет» явно искажённым «пересказом» и вырванным из контекста «цитированием» моего текста.
Г.Г. Ефименко утверждает, что я не считаю националистами сторонников Украинской державы во главе со Скоропадским. На само деле мой подход дифференцированный. Я объясняю, что Скоропадский маневрировал, в развитии его режима был «уркаинофильский» период. Г.Г. Ефименко приписывает мне утверждение, что «о национально-культурном развитии украинцев в период гетманата не говорилось». В моем тексте, разумеется, такого утверждения нет. Вот, я пишу, что при гетманате была формально учреждена Украинская академия наук. То есть очень даже «говорилось». Делалось да, маловато, а говорилось вполне.
Г.Г. Ефименко обращается к теме Н. Григорьева. Критику не дает покоя то, что я назвал Григорьева «обидным» словом «националист», при чем (что важно) «лишь после начала инициированного атаманом антибольшевистского восстания с присущими ему антисемитскими призывами». Это опять прямая неправда. Характеризуя взгляды Григорьева в период ДО начала его выступления против большевиков, я пишу: «Но главным для него оставался украинский национализм, который сочетался с антиимпериализмом – теперь антиантантовским» (С. 303). Далее Г.Г. Ефименко пытается оспорить национализм Григорьева на основании его нежелания воевать с Деникиным, который являлся сторонником единой и неделимой России. «Ну действительно, разве может настоящий украинский националист воевать против деникинцев, против сторонников «единой-неделимой»?», - иронизирует Г.Г. Ефименко. Но тогда он мог бы поинтересоваться мотивами этого нежелания. И о том, и о другом мы знаем от махновца Чубенко: «Когда Григорьев так сказал... есть ли у вас жиды, то кто-то ответил, что есть. Он заявил: «Так будем бить»… Махно говорил, что будем Деникина бить. Григорьев тут уперся и стал говорить, что если он говорил: «Будем бить коммунистов и петлюровцев», то потому, что он уже видел, кто они такие, а Деникина он еще не видел, а потому бить его не собирается» (эти цитаты приводятся в моих книгах о Махновском движении со ссылкой на ЦГАДОУ). То есть антисемит Григорьев отказывается воевать с Деникиным не потому, что согласен с его программой, а потому, что ничегошеньки про нее не знает. Напомню Г.Г. Ефименко еще один хрестоматийный факт: и сам С. Петлюра не сразу бросился воевать с А. Деникиным, надеясь с ним договориться.
В.Ф. Солдатенко считает, что я вообще слишком много внимания уделяю движению под руководством Нестора Махно, так как «В годы революции судьба Украины решалась все же не на махновском фронте». Во-первых, по этому поводу есть другое авторитетное мнение. И.И. Вацетис и Н.Е. Какурин в своей классической книге о гражданской войне писали о решающих сражениях осени 1919 г.: «Пока обе стороны в упорных боях оспаривали друг у друга каждую пядь пространства на орловском направлении, созрели и разрешились победой крупные события в Воронежском районе, а именно, 19 октября произошло первое столкновение Добровольческой донской конницы с конным корпусом Буденного, окончившееся в пользу Красной конницы. Противник пытался быстро совершить перегруппировку для нанесения решительного удара конному корпусу, но в это время сказались партизанские действия в глубоком тылу белых, что заставило их выделить часть сил для ликвидации этих отрядов, а тем временем наступил общий кризис генерального сражения, благоприятный для красного оружия» (Какурин Н.Е., Вацетис И.И. Гражданская война 1918-1921. М., 2002. С.328.). Таким образом, партизанские действия в глубоком тылу белых стали одним из решающих факторов, которые решили судьбу Украины в 1919 г. Излишне доказывать, что Махно руководил крупнейшим из этих движений, и как раз против него направлялись значительные части белых. Роль Махновского движения была очень велика и в дальнейшем (достаточно вспомнить участие махновцев в разгроме Врангеля и в повстанческом подъеме 1921 года). Во-вторых, если писать только о фронте красных и белых, то за бортом повествования окажутся войска УНР, Галицийская армия. Слава Богу, призывая меня к недооценке этих «третьих сил», сам В.Ф. Солдатенко в своей книге подробно описывает их действия, посвящая им даже целые параграфы. Просто тема национальных формирований ему ближе, чем махновских, хотя роль махновцев, как видим, ничуть не меньше. Да и по численности как махновцы, так и петлюровцы насчитывали несколько десятков тысяч человек. Это меньше, чем у белых, но тоже немало.
При описании событий 1919-1921 гг. (не говоря о более раннем, где Махно изредка упоминается), махновскому движению в моем повествовании посвящено вдвое меньше объёма текста, чем «кочующей» Директории УНР и ее войскам. Это – вполне объективное соотношение исторической роли и влияния на события этих двух сил в тот период.
Мой текст о Махновском движении в основном понравился Г.Г. Ефименко. Это к вопросу, что мой раздел якобы не содержит «сведений о собственно, истории Украины». То ли Г.Г. Ефименко не считает эту тему относящейся к истории Украины, то ли его общая оценка моего раздела была сформулирована до начала чтения, скорее второе конечно. Здесь Г.Г. Ефименко ограничивается тем, что скорее для проформы обвиняет меня в национальных «предрассудках», потому что я защищаю Махно от обвинений в антисемитизме. После этого Г.Г. Ефименко пишет нечто загадочное: «А обо всем, что хоть каким-то образом связывает Махно с национальным движением, даже в советской оболочке, Автор умалчивает». Получается, что Г.Г. Ефименко считает антисемитизм лакмусовой бумажкой национального движения, очевидно – украинского. Если так (а из этих рассуждений следует, что так), то я в этом с Г.Г. Ефименко не согласен.
Еще Г.Г. Ефименко пытается оспорить мои представления об идеологии движения (основанные на многолетнем изучении документов движения и текстов самого Махно и его окружения, в том числе цитируемых в этой книге) на основании цитаты Х. Раковского. В самой по себе этой фразе нет ничего особенно сенсационного, Раковский судит о взглядах Махно очень приблизительно и неточно, по принципу «слышал звон, да не знаю, где он». Тут важнее удивительная доверчивость Г.Г. Ефименко к большевистским деятелям в вопросе, где их мнение заведомо не является авторитетным источником. Если бы я на основании Раковского судил о взглядах С. Петлюры, Г.Г. Ефименко наконец бы нашел хоть какое-то подтверждение своим фантастическим представлениям об обусловленности моих взглядов коммунистической идеологией, которую он сам называет «искаженным миром советского прошлого».
Г.Г. Ефименко тут демонстрирует недостаточность своей квалификации при обсуждении некоторых проблем украинской (подчеркну – украинской) истории, в данном случае – Махновского движения. Недоумение Г.Г. Ефименко вызывает включение в «Историю Украины» такой цитаты Антонова-Овсеенко о махновском районе: «налаживаются детские коммуны, школы, - Гуляй-поле - один из самых культурных центров Новороссии - здесь три средних учебных заведения и т.д. Усилиями Махно открыто десять госпиталей для раненых, организована мастерская, чинящая орудия и выделываются замки к орудиям». Г.Г. Ефименко недоумевает: «По каким причинам она оказалась в тексте «Истории Украины», можно только догадываться. Но то обстоятельство, что важной информации по предмету исследования она на самом деле не несет, – несомненно». Насколько же надо быть «не в теме», чтобы утверждать, что эта цитата не несет важной информации! И дело не в упоминании «Новороссии» (о чём я писал выше) и не о странном сокращении территории, «подведомственной» истории Украины, которое производит Г.Г. Ефименко, недоумевая, почему рассказ о Гуляй-поле попал в историю этой страны, а не какой-то другой. Дело в том, что здесь В. Антонов-Овсеенко прямо опровергает мифы о Махновском движении как банде, которая, в силу своей анархичности, ничего конструктивного создать не может. Этот миф, создававшийся десятилетиями, сохраняет влияние и сегодня, в том числе в украинской историографии. Вот что пишет известный украинский историк В.Ф. Солдатенко: «Синонимом махновщины был анархизм – не столько как идеологическое обоснование путей достижения безгосударственной организации общества («система власти общественной»), сколько как проявление абсолютного беспорядка («анархия – мать порядка»)» (Солдатенко В.Ф. Гражданская война в Украине (1917-1920 гг.). М., 2012. С. 327). Приведенная мной цитата Антонова-Овсеенко убедительно противостоит этому историографическому догмату. Мы видим вполне цивилизованное развитие в эпицентре этого «разгула анархии». Так что цитата очень важна именно для раскрытия «предмета исследования», чего Г.Г. Ефименко понять не может в силу того, что не вникал в эту важную часть истории Украины (хотя и «неправильной Украины», которую, как вытекает из слов Г.Г. Ефименко, может быть и историей Украины-то считать нельзя).
С.В. Кульчицкий перебрасывает мостик из 1919 г. в наши дни. Сообщая о контактах Чичерина и Пятакова во время наступления на Киев в 1919 г., спрашивает: «не напоминает ли это путинскую тактику на востоке Украины?» Г.Г. Ефименко сурово критиковал меня за попытку проводить аналогии между событиями до и после образования СССР, так что я воздержусь от ответа. Слава Богу, российские войска сейчас на Киев не идут. Но приведенные С.В. Кульчицким детали не опровергают изложенную мной картину событий 1919 г. – я не отрицаю, что Красная армия стала продвигаться на территорию Украины до объявления Украиной войны России. С.В. Кульчицкий почему-то прочитал наоборот и с этим спорит. Но у меня указаны даты – 4 января 1919 г. был создан Украинский фронт во главе с Антоновым-Овсеенко, который начал двигаться к Донбассу, 1-2 января происходили бои у Казачьей Лопани, 16 января была объявлена война. Потом я еще пишу о миссии Мазуренко, о попытках УНР все же договориться с Россией.
Действительно обидный «ляп» я допустил, упомянув о поглощении Коммунистической партией (большевиков) Украины Украинской коммунистической партии (боротьбистов), которую я ошибочно назвал Коммунистической партией Украины. Получилась такая «оговорка в скороговорке». Специалист по боротьбистам С.И. Гирик сурово критикует меня за фразу «В марте 1920 г. в КП(б)У в полном составе вступили члены Коммунистической партии Украины (образовавшейся в августе 1919 г. в результате слияния боротьбистов и незалежных социал-демократов)». Правильно этот пассаж должен звучать так: «В марте 1920 г. конференция Украинской коммунистической партии (боротьбистов), образовавшейся в августе 1919 г. в результате слияния боротьбистов и незалежных левых социал-демократов, приняла решение о самороспуске и вхождении своих членов в КП(б)У». В новом издании вероятно следует вставить большой фрагмент с изложением хитросплетений эволюции украинских национал-коммунистических партий УКП и УКП(б).
Критикуя меня в этом пункте, С.И. Гирик «перевыполняет план», осуждая меня еще и за непонимание мотивов этого шага большевиков. Но о мотивах коммунистов-большевиков я тут ни слова не написал, рассказывая лишь о решении коммунистов-боротьбистов.
Г.Г. Ефименко комментирует этот сюжет менее подробно, чем С.И. Гирик, потому что ему он важен не сам по себе, а для очередного идеологического выпада. Он воспользовался этим сюжетом, чтобы привычно найти здесь какой-то неясный злой умысел и воспеть осанну украинскому историку А. Марчукову. Я не очень понял, при чем он тут, но приятно за коллегу А. Марчукова, которого так хвалят поклонники.
В актив Г.Г. Ефименко заносим поправку даты образования Временного рабоче-крестьянского правительства Украины – действительно 28 ноября, а не 20-е – опечаточка; замеченную описку, где вместо «украинские кадеты» следует читать, конечно, «украинские лидеры» (это хорошо видно из контекста, как там появились «кадеты» ума не приложу). Впрочем, как справедливо пишет Г.Г. Ефименко, замеченные им опечатки «существенно на оценку событий не влияют». Добавлю от себя – вообще никак не влияют, но, конечно, их обязательно нужно поправить.
Любитель вырывать цитаты из контекста, чтобы придать им противоположное значение, Г.Г. Ефименко на всякий случай и меня обвиняет в том, что я «отрываю текст от контекста». Но более широкий контекст не приводит – ведь тогда станет ясно, что его претензии неосновательны. Я привожу обширную цитату С. Петлюры, из которой делаю вывод: «Таким образом, с точки зрения лидера украинских националистов, украинская нация возникла лишь в огне революции и гражданской войны». Я не утверждаю, что это именно так, я просто обращаю внимание на интересную позицию С. Петлюры, но Г.Г. Ефименко обвиняет меня в манипуляции текстом головного атамана. Тогда он должен был привести саму цитату в объеме, не меньшем, чем у меня, и объяснить, почему моя трактовка не верна. Естественно, Г.Г. Ефименко этого не делает, потому что даже финал приведенной мной цитаты таков: «Давайте признаем без гордости и без лишней скромности, что во время двухлетней нашей борьбы мы создали украинскую нацию, которая и далее будет активно бороться за свои права, за право самостоятельно и независимо от кого бы то ни было хозяйничать на своей земле». Повторю для непонятливых: «во время двухлетней нашей борьбы мы создали украинскую нацию». Скромно и четко. Так сказал Симон Петлюра – ко мне какие претензии?
С.В. Кульчицкий справедливо указывает на неуместность упоминания мной границы 1772 года в связи с польско-украинским договором 1920 г., по которому Польша получила признание за ней Восточной Галиции.
Г.Г. Ефименко считает «существенной ошибкой», что я назвал комнезамы комбедами. Немного странно после той обиды, с которой он писал об употреблении украинских слов в русском тексте. Дословный перевод этого названия – комитеты малоимущих (то есть бедных) крестьян. То есть это и есть те же комбеды. Как-то иначе перевести название «комнезамы» - только запутать читателя, который действительно может начать думать, что это что-то принципиально иное, чем комбеды.
В.Ф. Солдатенко недоволен моей формулировкой о «вхождении Украины в СССР». По его мнению, это событие нужно называть гораздо длиннее: «участием Украины в объединительном движении за создание СССР», поскольку «военно-политический союз советских республик в 1919 году создавался по инициативе Украины». Вероятно, имеется в виду «в том числе по инициативе украинских большевиков» (не будем придираться, журналист мог исказить слова В.Ф. Солдатенко, хотя, когда я слушал, мне тоже показалось, что прозвучала именно Украина как таковая). В действительности союз 1919 г. был продуктом решения ЦК РКП(б), где голос украинских большевиков был хоть и весомым, но совсем не единственным. Накануне создания союза ЦК 28 мая довольно жестко распорядился: «Утвердить как директиву для ЦК КПУ, что наркомы РСФСР становятся союзными наркомами, а наркомы Украины – их областными уполномоченными» (Цит. по: Жуков Ю.Н. Первое поражение Сталина. М., 2011. Со ссылкой на РГАСПИ, Ф. 17). Так что В.Ф. Солдатенко преувеличивает степень самостоятельности украинского руководства при формировании союзных структур. Термин «вхождение» является оптимальным, так как отражает наличие у украинского руководства и собственной субъектности – все-таки не «включение». Но представлять советскую Украину как государство, фактически самостоятельное от Москвы – это возвращение к советской мифологии, давно опровергнутой в историографии как России, так и Украины.
Александр Владленович Шубин - доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института всеобщей истории РАН, руководитель направления истории России, Украины и Белоруссии