Уже во второй раз за последнее десятилетие Украина привлекла внимание мира драматичными массовыми демонстрациями в поддержку политической и экономической прозрачности, свободы и верховенства права. На фоне этих судьбоносных событий десятки  заграничных журналистов и аналитиков провозгласили типичный диагноз относительно сотен тысяч украинцев с сине-желтыми флагами, требующими большего от в который раз обманувших их политических лидеров. Диагноз таков: «Украине свойственна "слабая" или "хрупкая" национальная идентичность». Недавно известный британский комментатор даже позволил себе с поразительной наглостью посоветовать протестующим на Майдане Независимости и их сторонникам «признать врожденную хрупкость (их) идентичности» [1].  Изначальное название его эссе, слегка исправленное после протестов в интернете, было таким: «Украины не существует» ('There Is No Ukraine').

В чем здесь дело? Как согласуются повторяющиеся и пользующиеся массовой поддержкой проявления силы украинского патриотизма с онтологическими отрицаниями а ля Путин? (в 2008 году Владимир Путин в разговоре с Джорджем Бушем-младшим пошутил, что Украина - это «даже не страна и даже не государство») [2]. Как примирить снежные баррикады в центре Киева, где каждый час начинается с исполняемого тысячами людей Гимна Украины, с постоянными рефренами западных журналистов о стране, лишенной сильной идентичности и безнадежно разделенной между «проевропейским западом» и «пророссийским востоком»? Как объяснить мотивацию многих сотен тысяч людей в Киеве, установивших на улицах  палатки и протестующих часами, днями и неделями; рискующих арестом и преследованием со стороны властей; собравших деньги и создавших добровольные отряды самообороны; проявивших удивительную самоорганизацию; и выразивших эти действия языком защиты национальных интересов против тотальной коррупции и цинизма?

Одно из возможных объяснений может состоять в том, что украинская «Еврореволюция»  является непредставительным выступлением лишь отдельного сегмента украинского общества и, соответственно, отнюдь не может быть описана как общенациональный феномен. По такой логике, демонстранты на киевском «Евромайдане» – это в первую очередь «националистически настроенные» украинцы из «проевропейских» западных регионов страны. В рабочие дни, когда на Майдане собираются преимущественно мужчины и преобладают флаги ультранационалистической «Свободы», эта гипотеза может показаться убедительной. Но под вечер, когда количество людей каждый час возрастает на десятки тысяч, Евромайдан становится чем-то совершенно иным: праздничной вечеринкой украинского будущего во главе с поп-звездой Русланой Лыжычко, с участием представителей молодого поколения из всех регионов страны.

Другое возможное объяснение состоит в том, что сильные проявления национальной идентичности [3] являются случайной аномалией, отклонением от заданной исторической нормы. Мол, украинцы обманывают самих себя. Они просто размечтались. По словам упомянутого британского комментатора, украинцам «не помешает запомнить, что их европейская мечта – всего лишь мечта». Этот совет, по-видимому, адресован и армии европейских бюрократов и дипломатов, которые были готовы подписать Соглашении об Ассоциации с Украиной. Процитированный высокомерный комментарий представляет собой новое упражнение в давней практике изображения украинцев как объекта, но не субъекта истории, а их страны – как искусственного творения лаборатории великих держав. Нам рассказывают, что «страна, ныне именуемая Украиной, была продуктом Первой мировой войны, но её население не называло себя украинцами до времени обретения независимости». Такие утверждения не сильно отличаются от того, что Дэниел Деннет назвал 'deepities' [4] – определений, с одной стороны, тривиальных, а, с другой, фальшивых. Половину государств Европы можно назвать продуктами Первой мировой войны, и даже беглый взгляд на украиноязычную литературу показывает, что этноним «украинцы» широко использовался на протяжении XIX века. Но британского комментатора мало интересуют историческая точность и важные нюансы проблемы.

В контексте сегодняшних событий существует ещё одна возможная реакция на тезис о «слабой» национальной идентичности Украины – полный отказ от неё. Возможно, наступил подходящий момент переоценить и переосмыслить сам способ изучения национального  самосознания во внутренне разнородных странах, едва ли не лучшим примером которой является Украина. Украинцы из Львова и Донецка могут отличаться видением характера и направления развития страны, но, тоже самое можно сказать об американцах из Массачусетса и Миссисипи. Но они, по-прежнему, разделяют принадлежность – и желание принадлежности [5] – к своему государству. Кроме того, гетерогенность и состязательность вовсе не являются признаками слабости, так же как гомогенность и консенсус не всегда тождественны силе. Фактически же, тезис о «слабости» национальной идентичности Украины не только концептуально сомнителен, но и аналитически бесплоден. Он не описывает ничего, кроме собственной ущербности. Он не способен глубже объяснить историческое явление Украины, или адекватно описать её природу и политическую динамику. А ещё он органически не способен предвидеть решающие моменты изменений и низовых  движений, от студенческой «Революции на граните» 1990-го [6] до «Оранжевой революции» 2004-го [7] и  продолжающейся на наших глазах «Еврореволюции».

Конечно, «национальная идентичность» – понятие очень многозначное. Оно ситуационно и динамично, и по-разному оценивается внутри страны и извне. Выработка адекватного его определения часто напоминало поиски Святого Духа. Ибо чем является «национальная идентичность» в первую очередь? Как мы можем ее измерить? В каком смысле мы можем считать ее «национальной»? Независимо от контекста, ни один из перечисленных вопросов не имеет однозначного или универсального ответа. В случае Украины, ситуация дополнительно осложняется тем, что в прошлом она продолжительное время была культурной колонией своих соседей. Её самоопределение на протяжении веков было своеобразной политической игрой. Но если сделать шаг назад и воспринять «национальную идентичность» как чувство принадлежности, объединяющее страну помимо языка, этничности, вероисповедания и даже исторического опыта, то национальная идентичность Украины может оказаться одним из наиболее влиятельных и, в тоже время, недооцененных социокультурных феноменов такого рода в современной европейской истории. Бросив вызов геополитической гравитации, она помогла создать из периферий нескольких империй полиэтническое, многоязыковое и поликонфессиональное государство, которое на данный момент является европейской страной с самой большой территорией.

Я бы хотел проиллюстрировать особую силу украинской национальной идентичности ярким, но малоизвестным историческим примером. В 1918 году украинские крестьяне пытались создать собственное государственное образование на берегах Японского моря. Это может звучать анекдотично, но это не шутка. Во время революции украинские эмигранты создали Украинский Краевой Секретариат Дальнего Востока, который должен был управлять так называемой «Дальневосточной Украиной». Секретариат подготовил проект Конституции; стремился   установить административный контроль над регионом и мобилизовать украинские воинские части на его территории, а так же пытался установить дипломатические с Японией и Китаем.

Секретариат возник на «Зеленом Клину» – большом пространстве в миллион квадратных километров, включавшем Амурскую область, Приморский край и значительную часть Хабаровского края. Во второй половине XIX века эту территорию заселили украинские крестьяне, покинувшие юго-западные губернии Российской империи из-за демографического взрыва. В 1917 году население Зеленого Клина составляло более 880 тысяч человек, среди которых этнические украинцы – прибл. 60-70 %. Откуда они приехали? Из Черниговщины, Киевщины, Полтавщины и Харьковщины. Их происхождение отобразилось в названиях сел и других топонимах: Черниговка, Киевка, Харьковка, даже Крещатик.

Эта часть Российской империи была едва ли не самым сложным местом в мире для развития  украинской национальной культуры. Но она развивалась, преодолевая практические препятствия и юридические ограничения, с Эмским указом включительно, запретившим употребление украинского языка в общественной жизни Российской империи. Со временем национально-образовательные организации «Просвіта» были созданы во Владивостоке, Хабаровске и Харбине. В 1917 году после падения в Петрограде Временного правительства они возникли в таком количестве, что было проведено несколько Всеукраинских съездов Дальнего Востока, имевших целью консолидировать организационную деятельность, открыть украиноязычные школы и газеты, сформировать военные отряды и представлять интересы местных украинцев перед «братьями» из  Украинской Народной Республики, расположенной за тысячи километров. В апреле 1918 года Третий Всеукраинский Съезд Дальнего Востока решил обратиться к соотечественникам в Киеве с предложением создания союза с новым Украинским государством на основе самоопределения. Он даже назначил собственного премьер-министра.

Истории политических экспериментов вроде Украинского Краевого Секретариата Дальнего Востока, даже если они закончились поражением, доказывают ущербность тезиса о «слабости» национальной идентичности Украины. «Врожденно хрупкие» идентичности не слишком хорошо выдерживают путешествия на далекие расстояния и не вдохновляют антиимперские крестьянские национальные проекты на другом конце мира. Они же подсказывают нам, что Украина - это скорее нация, от которой стоит ожидать неожиданностей, чем «неожиданная нация» [8].  Непредсказуемая – да, недоразвитая – нет. Её национальная идентичность, её смыслы «коллективной принадлежности» не только разнообразны и противоречивы, но и активны и эффективны. Ленин, чей разрушенный и  обезглавленный памятник лежит сейчас неподалеку от «Евромайдана», давно это понял. Он писал: «Игнорировать значение национального вопроса на Украине значит совершать глубокую и опасную ошибку» [9]. 

Д-р Рори Финнин, украинист, историк литературы, директор Программы украинистических студий Кембриджского университета, Великобритания.  

Авторизованный перевод с английского Андрея Портнова под редакцией Николая Захарова 

Впервые опубликовано под заглавием "Ukrainians: Expect-the-Unexpected Nation"на веб-странице: http://www.crassh.cam.ac.uk/blog/post/ukrainians-expect-the-unexpected-nation 

Український переклад цього тексту доступний на сайті http://krytyka.com

[1]  Orlando Figes, Is There One Ukraine?, http://www.foreignaffairs.com/articles/140560/orlando-figes/is-there-one-ukraine

[2] http://grani.ru/Politics/Russia/m.135503.html

[3] 200 тисяч людей поют гимн Украины: http://m.youtube.com/watch?v=PdB6FVAacOo&;desktop_uri=%2Fwatch%3Fv%3DPdB6FVAacOo

[4]   http://rationalwiki.org/wiki/Deepity

[5] http://www.razumkov.org.ua/ukr/poll.php?poll_id=764

[6] О ней см., напр.: http://m.youtube.com/watch?v=7oDNuDSBaGo&;desktop_uri=%2Fwatch%3Fv%3D7oDNuDSBaGo

[7] Среди документальных фильмов о ней: http://m.youtube.com/watch?v=iOYzlqJQu74&;desktop_uri=%2Fwatch%3Fv%3DiOYzlqJQu74

[8] Andrew Wilson, The Ukrainians: Unexpected Nation. Yale University Press, 2002.

[9] В. Ленин, Выборы в Учредительное собрание и диктатура пролетариата, http://libelli.ru/works/40-1.htm