часть 1 >>

Бессарабия — взгляд из-за Прута

В историографии сложилось две модели описания «бессарабского вопроса». В рамках первого он рассматривается как часть общерумынских процессов нациостроительства и национальной консолидации. Этот подход характерен для румынской и румыноцентричной молдавской историографий. Другой подход, предполагает, что роль панрумынского национального проекта в Бессарабии была незначительной, и проблему стоит рассматривать исключительно в перспективе российской империи. Это характерно прежде всего для неомолдовенесистов, однако подобные идеи артикулировались также рядом западных авторов. Здесь я попытаюсь проанализировать «румынскую составляющую» вопроса.

Специфика румынского проекта нациостроительства состояла в том, что в состав воображаемого «идеального Отечества» включалась значительная часть этнических румын проживала вне территории румынского национального государства. По оценке на 1900 г. в венгерской части Австро-Венгрии (историческая область Трансильвания и прилегающие к ней регионах Банат, Кришана и Марамуреш) проживало 2,8 миллиона румыноязычных жителей, а в австрийской Буковине и российской Бессарабии 230 тысяч и 1 миллион, соответственно¹. Все румынские земли объединял окраинный статус. Бессарабия была окраиной Российской империи, Буковина — Австрийской, а Трансильвания — Венгерского королевства.

Румынский национализм, как и другие восточно-европейские национализмы развивался преимущественно в рамках «немецкой модели» понимания нации. Румыны определяли себя через общее происхождение, единство языка, общую историю, особую духовность². Подобная трактовка не допускала каких-либо вариантов в определении национальной идентичности на всем «румынском пространстве», в которое неизменно включалась и Бессарабия.

К началу XX в. в румынском национализме окончательно оформилась концепция объединения всех «румынских исторических провинций» в унитарное национальное румынское государство. В разработке идеологии «Великой Румынии» принимали участие различные общественные и государственные деятели, и в первую очередь, известные румынские историки: Н. Йорга, К. Джуреску, А. Ксенопол, И. Нистор и др. Их усилия были направлены на поиск аргументов, которые подтверждали бы этнические, исторические и географические права Румынии на территорию Буковины, Бессарабии, Трансильвании и Баната. Эта идея интенсивно пропагандировалась как внутри страны, так и за ее пределами³.

Наиболее полно бессарабская проблематика нашла отражение в творчестве одного из самых авторитетных националистов начала XX в., историка, Николае Йорги, считавшегося главным «специалистом по Бессарабии». Он, как и подавляющее большинство румынских националистов, считал бессарабцев неотъемлемой частью румынской нации. Выражая идею символического присвоения Бессарабии, Йорга писал: «Мы знаем, что в Бессарабии живут румыны. Мы знаем, что никто не смог заставить их отказаться от древних традиций и не сможет заставить никто... Мы обещаем, что отдадим все лучшее, что в нас есть, веру и труд... чтобы старинная несправедливость была ликвидирована и свободная национальная жизнь господствовала и над этим краем тьмы и рабства, краем, куда нас зовет наше вечное право»⁴. Основой «румынскости» Бессарабии Йорга провозглашал местное крестьянское население. Он противопоставлял молдавских крестьян полиэтничному и космополитичному населению городов. О крестьянах он писал: «Те, кто живут в этих деревнях, высокие, красивые и сладкоречивые люди, люди полные милосердия и сочувствия ко всем бедам, полные чувств ко всякому страданию, подчинению государственной власти, которые, как они думают, посланы Богом, чтобы испытать Его избранных... Эти люди — румыны»⁵.

Впрочем, не стоит рассматривать Йоргу как идеалиста, не отдававшего себе отчета  в существовании заметных отличий идентичности жителей Румынского королевства и Бессарабии и об особенностях самосознания бессарабского образованного класса. Йорга писал: «Бессарабские священники – “молдаване”, рады, когда могут вести службу по “молдавским” книгам, написанным на кириллице (cu buchi) (т.к. многие не знают латинской грамоты, на которой пишем мы)»⁶. Задачу румынского национализма в Бессарабии Йорга видел в пробуждении «румынского духа» среди бессарабских молдаван: «Мы работаем на скорейшее пробуждение всего народа. Непонимание на верху и беспомощность необразованных, бедных низов должны быть прекращены. Не будем щадить сил для того, чтобы достигнуть там (в Бессарабии – О.Г.) результата. И тогда, когда [соберется] до последнего конца национальная территория, у миллионов людей будет одинаковое чувство, одинаковое самосознание, одинаковая гордость, мы ответим на какой дороге остались чужаки, которые когда-то были господами на земле наших предков»⁷.

Важно заметить, что «бессарабский вопрос» все же не являлся ключевой проблемой для румынского национализма. Его актуализация в «Старом королевстве» была по большей частью заслугой политических эмигрантов — выходцев из Бессарабии. В конце XIX — нач. XX вв. это было связанно с такими деятелями как Морузи, Хашдеу и Стере, которые через публикации книг и статей способствовали включению Бессарабии в румынское символическое пространство⁸.

Роль Румынии в поддержке националистов на территориях, населенных румынами, за пределами страны была различной. Трансильвания и Буковина были более приоритетными в этом отношении. Только в период с 1892 по 1895 г. румынское правительство израсходовало 723900 лей только на поддержку румынских церквей и школ в Трансильвании из общей суммы 2 миллиона, выделенной на поддержку румынских организаций за рубежом⁹. В Бессарабии в нач. XX века речь шла лишь о единичных стипендиях для выходцев из Бессарабии на обучение в вузах королевства и финансовой помощи через посредство частных лиц, прежде всего, Константина Стере¹⁰.

Румыны за пределами Румынии и Бессарабия

Помимо Бессарабии «румынское пространство» также включало в себя ряд территорий Австро-Венгрии, населенных преимущественно румынским населением: Буковину, Трансильванию, Банат, Марамуреш и т.д.

Буковина, по выражению А. Тейлора, «забытая провинция» Австро-Венгрии, во многом внешне напоминала Бессарабию. Неоднородный этнический состав, который в эпоху роста национализма делал край потенциальным объектом для соперничества румынского украинского и австрийского проектов. По данным австрийской переписи 1910 г. румыны составляли только треть населения герцогства и составляли большинство в южных районах. По этнической неоднородности населения и социальной структуре Буковина была схожей с Бессарабией. Особенно было заметно сходство с северными уездами Бессарабии. Среди провинций австрийской части дуалистической монархии за исключением Далмации, Буковина характеризовалась самым низким уровнем грамотности населения: 24.55 % среди мужчин и 16.9% среди женщин¹¹.

Схожим был уровень урбанизации. Румыны вместе с украинцами были в основном сельскими жителями, в то время как в городах доминировали немцы и евреи¹². Структура населения Бессарабии была аналогичной, за исключением того, что место немцев в общественной иерархии занимали русские.

Румынское общество Буковины отличалось большей политической мобильностью. Политические и культурные организации начали появляться в крае еще в середине XIX в. Так, в 1865 г. по примеру «Трансильванского общества румынской литературы и румынского народа» в Черновцах создается «Общество румынской культуры и литературы на Буковине» (Societatea pentru Literatura şi Cultura Română în Bucovina). В последние десятилетия XIX в. существовал ряд групп, добивавшихся открытия кафедры румынского языка в Черновицком университете¹³. Издававшиеся обществом периодические издания  пропагандировали современную румынскую литературу и стандартизированный румынский язык¹⁴. Политические организации буковинских румын отличались умеренностью и в своих требованиях не шли дальше культурной автономии.

Большой вклад в формирование национальной идентичности внесла православная церковь. Однако, следует заметить, что православная церковь на Буковине, как и в Бессарабии, обслуживала интересы полиэтничного населения. Это отличало Буковину и Бессарабию от Трансильвании, где к православной и униатской конфессиями принадлежали исключительно румыны¹⁵.

Общими чертами в процессе формирования национальных идентичностей в Бессарабии и на Буковине было сильное влияние домодерного самосознания и региональной традиции. Вплоть до конца XIX в. рядом местных активистов предпринимались попытки утверждения региональной «волошской идентичности», ключевым признаком которой выступала принадлежность к православию. Этот проект должен был объединить как местных русинов так и румын. В частности идею «буковинской нации двух языков» отстаивал епископ Евгений Гакман¹⁶. На схожей основе православной идентичности и памяти о принадлежности к Молдавскому княжеству строилась традиционная идентичность бессарабских крестьян.

Трансильвания входила в венгерскую часть Австро-Венгрии. Венгерский проект нациостроитльства предполагал форсированную мадьяризацию в границах субимперии

Еще в 1868 г. в Венгрии был принят закон о национальностях. Первая статья закона гласила, что все жителей Венгерского королевства представляют собой «единую и неделимую венгерскую нацию»¹⁷. Закон гарантировал формальное равенство всех жителей страны, однако, в реальности закон не гарантировал прав национальным меньшинствам и фактически положил начало политике мадьяризации. Наиболее ярко эта политика проявилась в сфере народного образования. По школьным законам 1879, 1883, 1891 гг., а также по знаменитому закону Аппоньи 1907 гг. даже в униатских и православных церковных школах, бывших традиционно румынскими, предполагалось увеличить количество часов преподавания на венгерском языке.¹⁸ Школы, в которых невозможно было в полной мере преподавание на венгерском, нередко закрывались. Надо отметить, что политика мадьяризации приносила определенные плоды. Если в 1848 г. венгерское население (без учета Хорватии) составляло 41 %, то в 1910 г. его численность возросла до 54 %¹⁹. В российской Бессарабии в это время шли сходные процессы. В 60-80-е гг. молдавский язык был полностью вытеснен как из светских школ, так и церковно-приходских школ. Власти Российской империи в Бессарабии добились гораздо больших успехов в русификации системы образования, чем их венгерские коллеги в деле мадьяризации. Это объясняется несколькими факторами. Во-первых, система образования в Бессарабии складывалась уже при российском правлении и изначально была ориентирована на задачи империи. Во-вторых, православная церковь в Бессарабии была непосредственно подчинена российскому Синоду и не имела автономного и тем более не воспринималась как «национальная», в отличие от православной и униатской церквей в Трансильвании. Даже сама конфессиональная разнородность Трансильвании (румыны примерно в равной пропорции принадлежали к униатской и православной конфессии, в то время как венгры и немцы исповедовали в основном католицизм и протестантизм) заставляла адептов мадьяризации проводить более гибкую политику в сфере образования и богослужения.

Определенный интерес представляет сопоставление отношения к румынскому национальному движению со стороны венгерских и русских властей. Вплоть до начала XX в. венгерские правительства не воспринимали процессы национальной консолидации и требования трансильванских румын всерьез и не осознавали до конца опасности последствий проведения агрессивной мадьяризации. У правящих кругов Венгрии сложилось представление о румынском национализме, как о деятельности небольшой группы «агитаторов» и «мятежников», действовавших при поддержке из-за рубежа, т.е. из Румынии²⁰. Для бессарабской политической элиты начала XX в. было характерно схожее отношение к молдавской проблеме. Общим местом в полицейских рапортах и отчетах губернаторов стало постулирование тезиса о «беспроблемности» местного молдавского населения и его невосприимчивости к панрумынской агитации. Отметить что интенсивность движения во много и не давала поводов для беспокойства. Однако события 1906 — 1907 гг. заставили власти внимательнее относиться к проблеме молдавского национализма и румынского ирредентизма. В 1909 г. был завербован Г. Мадан, целью которого было наблюдение за сепаратистскими течениями в Бессарабии, а также за румынским вопросом в Румынии и Австро-Венгрии²¹. В контексте доклада интересны суждения Мадана о «трансильванском вопросе». В своем сообщении «Заграничный» писал: «Венгрия для правильного изучения и прослеживания национальных течений имеет специальный департамент национальностей. Руководители Трансильванских румын получают щедрую материальную поддержку от Румынии. В последние годы венгры привлекли на свою сторону несколько румынских элементов; для большего престижа и соблазна дали им отличные служебные и общественные положения и некоторых из них поставили во главе 3-х румынских журналов..., основанных Венгерским правительством специально для борьбы с сепаратизмом и для проведения идей мадьярской культуры и государственности, братства и единения с венграми. Судя по румынской печати, это ужасно портит панрумынской пропаганде»²². В 1910 г. венгерское правительство (в лице тогдашнего пример-министра Иштвана Тисы) пойдет на прямой диалог с лидерами румынских националистов, в том числе с теми, кто придерживался радикальных взглядов. Задачей Тисы была попытка переманить румын на свою сторону. Однако, в ходе переговоров (которые шли с 1910 по 1914 г.) выявились существенные противоречия. Максимум что могло предложить венгерское правительство — это культурная автономия, в то время как планы румынских лидеров к этому моменту предусматривали определенные политические требования²³. Несмотря на то, что переговоры так и не привели к желаемому примирению, сам факт изменения тактики венгерского правительства остается показательным.

Опыт венгерской Трансильвании по созданию «управляемого национализма» очень важен. Ссылка на румынские проправительственные журналы возникает у Мадана неслучайно. Еще будучи «личным агентом» губернатора Харузина, он оказывал определенное влияние на восприятие губернскими властями «национального вопроса». Вплоть до отставки Харузина Мадан осенью 1908 г. он издавал за государственный счет проправительственную газету «Молдованул». Возможно, процитированное выше сообщение «Заграничного» было попыткой обратить внимание нового губернского начальства на «молдавский вопрос» и призывом возродить политику «управляемого национализма».

* * *

Положение молдаван среди народов, населявших Российскую империю, было неоднозначным. В зависимости от набора изначальных критериев классификации они могли либо приближаться к центру, представленному большой русской нацией, либо отдаляться от него. В общем виде их можно было охарактеризовать как православных инородцев, лояльных династии и властям. Несмотря на «историчность» их прошлого, во второй половине XIX — начале XX вв. они воспринимались скорее как малый крестьянский народ, с сильно русифицированной элитой и слабо развитой культурной жизнью. В этом отношении их место в имперских иерархиях было в одном ряду с литовцами, латышами, карелами и белорусами (в случае если последние не рассматривались как часть русской нации).

По интенсивности процессов модернизации и утверждения форм модерной идентичности, Бессарабия были одной из наиболее отстающих окраин, спецификой которой было позднее формирование молдорумынской национальной интеллектуальной элиты.

В контексте румынского национального проекта Бессарабия также занимала маргинальное положение. Круг активистов, агитировавших за культурную и политическую пропаганду среди молдаван, был невелик и состоял в основном из политических эмигрантов из Российской империи. На протяжении всего рассматриваемого периода Трансильвания, Банат и Буковина оставали оставались приоритетными объектами румынского ирредентизма. В сравнении с «румынскими провинциями» Австро-Венгрии процессы национальной эмансипации и утверждения современной румынской идентичности в Российской империи были значительно замедленными.

Олег Гром, старший лаборант лабораторії археології й палеонтології  факультету історії і права Таганрозького державного педагогічного інституту ім. А.П.Чехова, випускник Європейського університету в Санкт-Петербурзі. Сфера наукових інтересів - націоналізм у Бессарабії кін. ХІХ-поч. ХХ ст., співавтор книги "Бессарабия в составе Российской империи (1812-1917)" (М.: Новое литературное обозрение, 2012).

1. Hitchins, Keith. Rumania: 1866-1947. Oxford: Oxford University Press, 1994. P. 202
2. Boia L. Istorie şi mit în conştiinţa românească. Bucureşti, 1997. P. 15.
3. Григоришин С.Украина во внешнеполитических концепциях Румынии// Украинская государственность в ХХ веке (Историко–политологический анализ). Киев, 1996.
4. Iorga N. Un centenar // Neamul românesc, 1912. nr. 53.
5. Цит по: Cuşco A. Between nation and empire: Russian and Romanian competing vissions of Bessarabia in the scond half of XIX-th and early XX-th century. Budapest, 2008. P. 113.
6. Iorga N. Veşti din Basarabia // Sămănătorul, 1904. nr. 52.
7. Idem. Comemorarea pierderei Basarabiei (речь, произнесенная в Бухаресте 16 мая 1912 года // http://biblioteca.euroweb.ro/iorga.htm.
8. Подробнее см.: Cuşco A. Between nation and empire... PP. 306 – 385.
9. Hitchins, Keith. Rumania... P. 212.
10. Раух А.Б. Бессарабский вопрос и деятельность Константина Стере в Бесарабии в период первой русской революции \\ Международные отношения в новое и новейшее время. СПб., 2005.
11. Bukovina Handbook. London, 1919. P. 20.
12. Livezeanu, Irina. Cultural Politics in Greater Romania: Regionalism, Nation Building, and Ethnic Struggle, 1918-1930. Cornell University Press, 2000. P. 54.
13. Старик В. Від Сараєва до Парижа. Буковинський Interregnum. 1914 – 1921. Чернівці: Прут, 2009. С. 73.
14. Hitchins, Keith. Rumania... P. 237.
15. Ibidem.
16. Старик В. Від Сараєва до Парижа... СC. 42 – 43.
17. Istoria României. Transilvania, Vol. II, Cluj-Napoca, 1997. P. 118.
18. Закон Аппоньи требовал обязательного знания венгерского языка выпускниками всех национальных школ. Istoria Transilvaniei P. 79.
19. Контлер K. История Венгрии. М., 2002. С. 385.
20. Hitchins, Keith. Rumania... Р.P 215 - 216.
21. ANRM., fond 297, inv. 1, dosar 98, filele 130 verso-131
22. Ibidem. 183-183 verso
23. Hitchins, Keith. Rumania... PР. 224 - 228.