Весточки из тюрем и лагерей, записки, переданные из следственных камер, выброшенные из эшелонов, которые везли заключенных в лагеря ГУЛАГа, письма родных и близких, следовавшие в обратном направлении - к тем, кто был оторван от них надолго, порою навсегда, - составляют важнейшую часть мемориальского архива. И это неслучайно - ведь одной из главных задач созданного в 1989 году Международного общества "Мемориал" стало формирование архива, как места памяти - личной и семейной - о жизни и судьбе человека в эпоху репрессий. Очень часто лишь несколько писем, одна-две  фотографии и справки, спрятанные в коробке из-под печенья или в старом портфеле на антресолях, - и есть главное и единственное хранилище российской семейной памяти о первой половине 20-го века. В редких случаях удавалось сохранить хотя бы родительский книжный шкаф или письменный стол. Такая роскошь была доступна лишь очень немногим семьям,  если кому-то из родственников удавалось избежать ареста, высылки и чудом сохранить остатки семейного гнезда. Поэтому и возникла идея создать в Мемориале такое место, куда можно было бы принести свои осколки семейной памяти, соединив их с тысячами других. Весточки из тюрем и лагерей, записки, переданные из следственных камер, выброшенные из эшелонов, которые везли заключенных в лагеря ГУЛАГа, письма родных и близких, следовавшие в обратном направлении - к тем, кто был оторван от них надолго, порою навсегда, - составляют важнейшую часть мемориальского архива.

Переданные в мемориальский архив письма, несомненно, являются важным источником информации о жизни их отправителей - в тюрьме и в лагере, в ссылке и на воле, но этим их значение не исчерпывается. Да и не так уж часто автор письма имел не только возможность, но и потребность подробно рассказывать близким о своей жизни - и по цензурным соображениям, если письмо шло официальным путем, и из-за нежелания травмировать их тяжелыми описаниями лагерного или тюремного быта. Но в независимости от количества строчек или страниц - сам вид этих посланий, написанных часто неразборчивым почерком, в тусклом свете барака, выцветшим чернильным карандашом на клочках бумаги; вышитых рыбьей костью на обрывке ткани,- превращает их в визуальные свидетельства, в артефакт, в музейный экспонат. Кроме того, условия переписки, ее возможность или невозможность для заключенного, приобретают в этом историческом контексте экзистенциальное значение, которое особым образом подчеркивала устная формула эпохи Большого террора «осужден на десять лет без права переписки», ставшая эвфемизмом смертного приговора.  

Но не меньшее значение этих писем в том, что они иллюстрируют семейные отношения в среде советской городской интеллигенции в 1930-40-е годы. В этом смысле собранные в этой книжке письма и биографии их отправителей и адресатов - дают уникальную возможность взглянуть на отношения «отцов и детей» под совершенно иным углом: на фоне террора, в жернова которого они попали.    

Почему в основу книги легли именно отцовские письма? Конечно же, в мемориальском архиве есть много писем от матерей из ГУЛАГа, и их существенно больше, потому, что женщин оказалось гораздо больше среди выживших. Но была выбрана именно «отцовская перспектива». Прежде всего, потому, что это последние обращения отцов к своим детям, и почти все они погибли, так и не дождавшись встречи. Но в приведенных здесь сюжетах отцы имели возможность (в отличие от тысяч других, погибших во время Большого террора) еще какое-то время обмениваться письмами с родными. Кто-то был арестован в начале 30-х и расстрелян уже после нескольких лет заключения, кто-то умер от голода и болезней в ГУЛАГе в 1940-е годы. Эти невернувшиеся отцы (в отличие от все-таки возвратившихся из лагерей или избежавших ареста матерей) часто становились идеалом для своих детей, даже когда они их не помнили, или помнили очень смутно: «Как отца забирали, я не помню, мне не было еще и трех лет..»; «Папа был удивительным человеком, я его больше мамы любила»; «Больше я никогда не видела своего отца, я любила его очень, дружба у меня с ним была теснее, чем с мамой»; «На момент ареста отца мне не было и четырех лет… Равнение на отца стало моей жизненной установкой» и т.д. Такие фразы есть почти во всех воспоминаниях об отцах. Именно они, исчезнувшие навсегда, гораздо чаще становились моральными авторитетами для уже взрослых детей, чем те, что вернулись физически и нравственно подорванные лагерем, вынужденные приспосабливаться, идти на компромиссы, чтобы снова включиться в жизнь после долгих лет заключения.

Все семейные отношения, о которых рассказано в этой книге, сформировались в советскую эпоху, и их история свидетельствует о том, какому давлению подверглись эти семьи в 1920-40 годы.

Революция решительным образом вторглась в традиционный российский семейный уклад, упростила процедуру развода, фактически ликвидировала институт наследства, передачи семейного имущества и т.д. Ослабели и разрушились семейные связи и во время Гражданской войны. Именно тогда новая власть продемонстрировала, что членов семьи можно использовать в качестве заложников. И после окончания войны, в 1920-е годы широкое распространение получила система ответственности всех членов семьи - вначале за социальное происхождение, за то положение, которое занимали родители до революции. Дети представителей враждебных классов попадали в списки так называемых лишенцев, и это влекло за собой не только лишение избирательных прав, но и целый набор других форм дискриминации - ограничение доступа к высшему образованию, запрет на проживание в больших городах, отказ в приеме на работу.  

Но особенно тяжелыми были последствия использования системы семейной ответственности во время Большого террора, когда по прямому приказу НКВД, репрессиям подверглись и жены, и дети «врагов народа». При этом, власть освобождала от этой ответственности тех жен, которые своевременно сообщили о вражеской деятельности своих мужей, поощряла доносительство среди детей.

Как удавалось семье сопротивляться этому давлению? Собственно, это и есть то главное, что иллюстрируют помещенные ниже письма. Едва ли не в каждом из них содержатся обращения - к женам и детям - сохранить несмотря ни на что семью и семейные связи. Эти семейные отношения бывали очень запутанными. Трудный быт, квартирный вопрос, вынужденные расставания, размывали в те годы границы традиционной семьи. Но обычные житейские перипетии на фоне тюрьмы и лагеря становятся порой настоящей драмой, когда отцам так важно сохранить связь с детьми, которым в обычной жизни порою уделялось мало времени. Поразительным образом, ни в одном из приведенных здесь писем нет призыва к близким – ради собственного спасения вычеркнуть мужа, отца из жизни, хотя по многим цитатам видно, что авторы прекрасно понимают: их арест - это постоянная угроза для семьи. «Дочь за отца - не ответчица, а между тем получается, что вы наказаны хуже моего: у вас скоро даже того крова и пайка не будет, который дает мне тюрьма...» (из письма к Михаила Лебедева к дочери, 1938).

И дело, конечно, не только в том, что, лишившись связи с семьей, они лишаются важнейшего стимула к выживанию в лагере. Главный страх, который испытывают отцы - это страх лишиться нравственной опоры, потому что поддержка и солидарность близких - фактически то единственное, что они могут противопоставить террору: «Все представляется мне мрачным, тревожным, во многом безнадежным, и только мой дом с моими любимыми и дорогими представляется мне... той звездой, которая освещает путь.» (из письма Алексея Вангенгейма, 1936).

Но для того, чтобы сохранить связь с семьей, необходимо было сохранить уважение и привязанность детей и жены. А значит, развеять все сомнения, убедить их в своей невиновности и честности.  Этот сюжет в письмах ключевой и самый болезненный. Ведь вопрос, который многие дети задают прямо или косвенно в письмах - это вопрос о вине, и если ее нет, то это значит, что по отношению к отцу и ко всей семье совершается страшная несправедливость. И если нельзя добиться правды, то значит виновата жестокая власть? Так возникает мучительная раздвоенность- и у самих отцов, и у их детей, которую многие из них так и не сумели преодолеть в течение всей своей дальнейшей жизни.

Почти все отцы в этой книге - лояльны к советской власти люди, даже если не являются убежденными коммунистами. (Фактически единственный пример - не отказывающийся от своих взглядов, ненавидящий Сталина троцкист Михаил Бодров). Такими же лояльными многие из них остаются в тюрьме и в лагере. И все же то, что с ними произошло, с чем они сталкиваются на следствии, в ГУЛАГе, неминуемо приводит к неразрешимым внутренним противоречиям. Даже если они изо всех сил пытаются убедить себя, а главное, своих близких, что это ошибка, которая скоро разъясниться, трагическое стечение обстоятельств, ложный донос.

Но еще труднее их детям, особенно подросткам, ведь они с самого рождения находятся под воздействием сильнейшей пропаганды, которая призывает к безоговорочной вере в советскую власть, в коммунистическую партию.

Идеологическая обработка шла прежде всего через школы, через пионерскую и комсомольскую организации. Это сильно изменило роль семьи в воспитании детей, породило недоверие к представителем старших поколений, потому что главным и лучшим «воспитателем» представлялась советская власть. Можно сказать, что самые трагические места из писем - это те, в которых звучат почти истерические призывы - ни при каких обстоятельств дети не должны утратить веру в партию, в советскую власть. Тем более, что некоторые строки читаются, как завещание, фактически, как предсмертный наказ: «Я не враг – ближе к комсомолу к партии, не сомневайтесь в моей честности»; «В Луганске, в Харькове – везде, везде должны любить Сталина, который желает добра всем советским детям»; «И когда эта горячо любимая власть, единственно возможная для твоего отца, потребовала, чтобы он расстался с вами… твой отец никого не осудил и не проклял. Должно быть так, как нужно этой нужной всему миру власти».

Эта нравственная «сшибка», эта убежденность, что их дети, несмотря ни на что, должны вырасти преданными советской власти, вызывала глубокую травму у тех, к кому обращались отцы с этими призывами. Многие, продолжая верить в невиновность своих родителей, всячески должны были доказывать свою преданность режиму, и одновременно испытывали страх перед возможными репрессиями. Тяжелые последствия двоемыслия и приспособленчества, вытеснения из памяти целых сегментов прошлого, ощущались в советском обществе и спустя десятилетия. (Неслучайно, эти вопросы так остро ставятся в культуре, создаваемой шестидесятниками – в подавляющем большинстве детьми репрессированных родителей: Булатом Окуджавой и Юрием Трифоновым, Василием Аксеновым и Марленом Хуциевым, и многими другими).

Но письма и судьбы, о которых рассказывает эта книга, важны и интересны прежде всего тем, как несмотря ни на что, в условиях, когда невозможно достать листочек бумаги, раздобыть карандаши и краски, и непонятно дойдет ли письмо до адресата, их авторам удается не только сохранить о себе память, но и передать детям традиции, семейные, культурные, даже профессиональные и научные навыки.

Выбранные для этой книги отцы - в большинстве своем представители интеллигенции: учителя, инженеры, архитекторы, ученые, врачи. Они - носители народнических традиций, когда главными ценностями являются образование, просвещение, профессионализм и труд на благо общества. И настойчивость, с которой отцы обращаются к своим детям, свидетельствует прежде всего о том, что они понимают – эти ценности фактически то единственное, что они могут противопоставить окружающему их варварству и террору. Из тюрем и лагерей они пытаются следить за тем, как учатся, что читают, какие фильмы смотрят, их дети. Для маленьких пишут стихи в духе Маршака и Чуковского, делают самодельные книжки с картинками, проявляя при этом просто чудеса изобретательности, чтобы они были красочными; для школьников изготавливают гербарии, рисуют почтовые марки, посылают открытки с репродукциями Третьяковской галереи, составляют списки книг, делают переводы и пишут конспекты. Некоторые из этих писем можно использовать и сегодня как учебные пособия, или как своеобразный путеводитель по миру культуры той эпохи.

Конечно, в этих отцовских письмах много назидательного, много призывов к детям обязательно хорошо учиться, слушать маму и т.д. Можно было опасаться,  такая нравоучительность вызовет у ребенка раздражение. Но в этих обстоятельствах все перекрывается страхом за судьбу детей, за то, что они, оказавшихся в трудных условиях не сумеют выучиться, что не смогут - это тоже важный элемент культуры продолжить семейную традицию, стать, как их отец инженером, врачом, архитектором, учёным. И, судя по воспоминаниям, дети воспринимают это как проявление той максимальной любви и заботы, которую можно было передать в таком письме. Ведь за этой настойчивостью тревога, и, совершенно, оправданная, что их учеба может быть прервана в любой момент,  что надо как можно быстрее приобрести профессию. Именно об этом пишет отец из колымского лагеря своей дочери, студентке медицинского факультета, убеждая ее, что нужно стать врачом как можно более широкого профиля, потому что судьба может забросить очень далеко, и  понятно, что означает такое напутствие.

Есть еще важное напутствие, которым буквально заклинают в письмах детей - о важности и ценности творческого и полезного труда, потому что им, сидящим  в лагере, очень важно противопоставить этот осмысленный труд тому каторжному и бессмысленному, на который они обречены. Ведь даже самая маленькая возможность какого-либо осмысленного труда в лагере - как лекарство, как наркотик, и поэтому в письмах много описаний этих занятий. Пытаются ли авторы писем рассказать детям о том, как и в каких условиях они живут? Сделать это было нелегко, но тем большую ценность представляют замечательно правдивые письма учителя Евгения Яблокова, в которых он описывает детали лагерного быта почти с оттенком робинзонады, как рассказ о том, как можно все-таки выжить, довольствуя столь малым.

Но при всем трагизме судеб, о которых рассказано в этой книге - это почти все истории с «хорошим», как ни парадоксально это звучит, концом. Они - о дошедших в прямом и переносном смысле отцовских письмах. Это видно по биографиям детей, и по тому, как сохранялась память о тех, кто их посылал.

В письмах, помещенных в этой книге, матери где-то с краю, они как будто посредники в этом диалоге отцов с их детьми. Но есть очень важная закономерность - в большинстве приведенных здесь историй они стараются любой ценою сохранить память об мужьях. И живут десятилетиями в безнадежном ожидании встречи, воспитывают детей, прибегая к заочному авторитету отца, при этом сами, как бы уходят на задний план. Но в реальности, даже если судьба уберегла их от лагеря, все было переложено на их плечи. После ареста мужа нужно было еще пережить войну, эвакуацию, вырастить детей.

И в каком-то смысле - эти письма, которые бережно хранились в семье, перечитывались вместе с детьми, и есть главное свидетельство того, о чем писал Василий Гроссман в конце своего романе «Жизнь и судьба» (где тоже огромную роль играют письма): о значении человеческих связей в эпоху террора и войны: «В этой неясности, в этом тумане, горе и путанице и есть ответ, и ясность, и надежда…. и хотя…в страшное время человек уж не кузнец своего счастья, и мировой судьбе дано право миловать и казнить, возносить к славе и погружать в нужду, и обращать в лагерную пыль, но не дано мировой судьбе и року истории, и року государственного гнева… изменить тех, кто называется людьми, и ждет ли их слава за труд или одиночество, отчаяние и нужда, лагерь и казнь, они проживут людьми и умрут людьми – и в том их вечная горькая людская победа над всем величественным и нечеловеческим…»…….

Ирина Щербакова


А. Ф. Вангенгейм: «Передай дочери мой энтузиазм» (Соловки. Из письма жене)

Алексей Феодосьевич Вангенгейм писал письма с Соловков1, куда был отправлен после ареста в январе 1934 года и где находился вплоть до расстрела  в ноябре 1937-го. Письма шли в Москву — жене и дочери. Жена — Варвара Ивановна Кургузова - работала директором школы №40 «для переростков», дочери Элеоноре на момент ареста папы не исполнилось и 4-х лет. На Соловках было написано 168 писем. Благодаря жене, а потом — и дочери, 141 дошедшее письмо сохранились и были переданы в архив Международного Мемориала, и мы имеем возможность узнать, о чём думал, что переживал, на что надеялся, чему радовался и огорчался, о чём мечтал этот яркий, незаурядный человек, выброшенный из привычной работы, из любимой семьи, из нормальной жизни2.

«Я добровольно отказался от всех преимуществ класса, в котором я родился. (из письма, 20 мая 1934 г.)

Биография Алексея Феодосьевича Вангенгейма могла бы сложиться совершенно иначе. Он родился в 1881 году в семье землевладельца. Отец восьмерых детей Феодосий Петрович Вангенгейм был прежде всего сельским интеллигентом, земским деятелем, устроившим на своем хуторе опытное поле и метеостанцию. Но, действительно, - потомственный русский дворянин, фамилия которого восходит по одним данным к выходцам из Голландии, по другим — из Германии.  Алексей, его второй по старшинству сын, окончил Орловскую гимназию, учился в Московском университете и Московском сельскохозяйственном институте.

Во время Первой мировой войны стал начальником метеослужбы 8-й армии, потом Юго-Западного фронта, в чине полковника. За организацию газовой атаки против австрийцев был награжден золотым оружием. Словом, всё шло к тому, что Алексей Вангенгейм, наверное, мог бы, как его старший брат Николай3, после Октября 1917-го эмигрировать во Францию. Мог бы, но не эмигрировал, выбрав себе другую судьбу.  

Уже во время учёбы на физико-математическом факультете Московского университета он участвует в студенческих волнениях, становится горячим приверженцем социалистических идей и после Октябрьской революции активно занимается организацией народного образования в городе Дмитриеве, социалистическим просвещением крестьян Курской губернии. В одном из его писем с Соловков есть горькие строчки: «Вспоминаются многие десятки лекций в селах и деревнях в период 1918-1922 гг., когда я ни одной своей поездки не оставлял без лекции. Сначала я прочитал лекции о сущности социализма и задачах Советской власти. Сколько раз читал лекции с самодельными диапозитивами. С какой верой я нес тогда в гущу крестьян идеи пролетарской диктатуры и непримиримой борьбы с религией. А сколько лекций по агрономии я прочитал и организовал во всех волостях и для допризывников. Все это, конечно, теперь забыто, так как кому-то понадобилась глупейшая клевета» (17 апреля 1936 г.)

2016 11 15 memorial 02

Алексей Феодосьевич Вангенгейм, 1910-е гг.

Там же, в Дмитриеве, в июле 1919 г. А.Ф. Вангенгейм создает музей, который сейчас носит его имя. В июле 1921 г. он назначается уездным агрономом и участвует в организации метеослужбы в Курской губернии.  Это не было увлечением дилетанта. Еще будучи студентом Московского сельскохозяйственного института Алексей Вангенгейм работал на метеостанции в отцовском имении «Уютное».

2016 11 15 memorial 03

хутор "Уютное", Дмитриевский уезд, Курской губернии, 1910-е гг.

А в 20-х годах метеорология окончательно становится главным делом жизни молодого учёного. Приехав в 1923 году в Петроград, А.Ф. Вангенгейм начинает работать синоптиком в отделе долгосрочных прогнозов погоды в Главной физической (с 1924 г. - геофизической)  обсерватории под руководством известного метеоролога, будущего академика Б.П.Мультановского. Уже в 1925 г. он становится членом правления ГГО, участвует в выпуске журналов «Климат и погода», «Журнал геофизики и метеорологии», выступает с докладами на заседании метеорологической комиссии Русского географического общества.

1926 год застает А.Ф.Вангенгейма уже в Москве, на посту заместителя начальника по научным учреждениям Главнауки Наркомпроса РСФСР. Через два года он избирается профессором Московского университета, принимается в партию (хотя членом РСДРП состоял еще до революции), становится членом президиума Государственного ученого совета. У него — пропуск для свободного прохода в Кремль, он общается с А.В.Луначарским и Н.К. Крупской, встречается со многими наркомами, в его квартире бывают А.М. Горький, О.Ю. Шмидт, приезжающие в СССР иностранные ученые. И когда по его инициативе постановлением Совнаркома от 28 августа 1929 года в стране создается единая гидрометеорологическая служба — Гидрометеорологический комитет СССР, его первым председателем назначается А.Ф. Вангенгейм.

Окончательно устроилась и семейная жизнь.

2016 11 15 memorial 04

Алексей Феодосьевич Вангенгейм с женой Варварой Ивановной Кургузовой. Москва, 1930 г.

 

2016 11 15 memorial 05

А.Ф.Вангенгейм с дочерью Элей.  Москва, 1931 г.

Еще в Дмитриеве Алексей Феодосьевич познакомился с Варварой Ивановной Кургузовой, которая стала его женой. Рождается горячо любимая дочка Элеонора - «Звездочка», как зовёт её папа. Впереди — самые радужные перспективы: и в его науке, и в его семье, и в его, как считал бывший дворянин Вангенгейм, стране.

А 8 января 1934 года Алексея Феодосьевича Вангенгейма арестовали. На этот вечер были взяты билеты в оперу, но жена напрасно ждала его у входа в Большой театр.

2016 11 15 memorial 06

А.Ф.Вангенгейм, тюремное фото, 1934 г.

Затем - не очень долгое следствие, клеветнический оговор, стандартное обвинение в шпионаже и вредительстве. И приговор: 10 лет исправительно-трудовых лагерей.  

«Несмотря ни на что, мой прогноз об объединении метеорологических служб всего мира оправдается, я не сомневаюсь»
(из письма 24 августа 1935 г.)

В своих письмах из Соловецкого лагеря Алексей Феодосьевич часто

вспоминает свою работу на посту председателя ГМК СССР. Это тяжелые воспоминания. Гордость за сделанное перемешивается с огромной обидой.      

«Когда вспомнишь. работу в ГМК,  мое детище — гидрометеорологическую службу, которую я пестовал на гордость СССР — становится жутко, больно, хочется кричать» (из письма 9 ноября 1934 г.).

И тем не менее он вспоминает. В письме к жене объясняет так: «Пройдет время и все забудется, забудется то, что наполняло мою рабочую жизнь. И вот я решил понемногу подвести итоги тому, что я сделал, чтобы и ты, и моя дочка знали, что я не напрасно коптил небо».

Такое впечатление, что Вангенгейм уже не верил, что когда-нибудь увидит своих родных. И спешил напомнить о том, что успел сделать и что хотел бы сделать, но не успел.

«В одном из последних журналов прочитал статью об использовании силы ветра для соц. строительства. <.> Эта энергия, при рациональном ее использовании, может дать нам десятки тысяч «Днепростроев», она позволит бороться с засухой, с пустыней именно там, где наибольшая жара и очень сильные ветры, куда доставлять топливо для двигателей чрезвычайно трудно. Ветер может пустыни превратить в оазисы. Перспективы — блестящие, не говоря уже о том, что на севере ветер может и отоплять и освещать, и варить, и возить. <.> B я вспомнил, что первый, [кто] не только поднял вопрос, но поставил его на рельсы, включив в план «ветровой кадастр», - это я.<. .> Я должен был в 1934 г. закончить первый атлас распределения ветровой энергии в СССР; он, конечно, выйдет, но уже без меня. Совершенно то же и с так наз. «солнечным кадастром» - моим детищем — учетом солнечной энергии в СССР. <. > Солнечной энергии и ветру принадлежит все будущее, т.к. они неистощимы и колоссальны по своей мощности, но мне кажется, что мой уход затормозит на ряд лет приближение возможности их использования» (из письма 10 июня 1935 г.).

«СССР обладает колоссальными богатствами водной энергии, как мы называем белым углем. Если бы учесть все воды нашей громадной территории, то мы могли бы спроектировать десятки тысяч Днепростроев, Волховстроев и пр. <.> В 1931 г я задумал организовать водный кадастр для страны социализма, где для планирования нужен прежде всего учет. Я долго бился в Госплане и в НКФ, чтобы получить необходимые средства. Но кроме платонического сочувствия я ничего не мог получить.  <.> Много пришлось потом претерпеть, т.к. рвачество специалистов, недостаток людей, опыта, сокрытие некоторыми учреждениями данных мешали делу. Но ко времени XVII съезда партии удалось вывести на прочную дорогу весь кадастр и обеспечить его окончание. Не знаю, в каком положении сейчас дело» (из письма  24 июня 1936 г.).

«. Вопрос о заботе о «человеке», об освобождении труда от ига погоды, м.б. о продлении жизни <.> меня интересовал очень. И вот в начале 1932 г. я созываю первую в Союзе, а я думаю, что и первую в мире, конференцию по вопросу о влиянии погоды и гидрорежима на человека. Статьи в «Правде» и «Известиях», в моих журналах предшествовали этой всесоюзной конференции. Она вылилась в чрезвычайно интересный съезд с участием наших специалистов, врачей, архитекторов, инженеров, плановиков и лесоводов. Стал вопрос о трех основных проблемах: 1) г-м режим и здоровье человека с точки зрения медицины, 2) гидро-мет режим и строительство зданий, 3) гидрометрежим и планировка городов и озеленение. Интерес был громадный. Я чувствовал себя именинником. Конференция оставила после себя комиссию, со мной во главе. <.>  Между прочим, поставили задачу изучить состояние человека в различных климатических условиях: 1) в Арктике, 2) на высоких горах,  3) на средней равнине, 4) в пустыне. Выработали планы, связались со Шпицбергеном, где я организовывал специальную станцию, привлекли выдающихся врачей. <.> Созванная мною конференция нашла отклик за границей. И-т Пастера в Париже пригласил меня к себе на аналогичное совещание, созванное уже по нашему примеру» (из письма 30 июня 1935 г.).

Из писем видно, что А.Ф. Вангенгейм был силен прежде всего как энергичный организатор гидрометеорологической службы страны. Создав единую систему метеослужбы в СССР, он мечтает об объединении метеорологических служб всего мира. Для этого он создает Главную геофизическую обсерваторию (ГГО) и Государственный гидрологический институт, редактирует журнал «Вестник Единой гидрометеорологической службы СССР», организует в Ленинграде Гидрологическую конференцию Балтийских стран и выступает на ней с докладом, привлекает к работе Тура Бержерона, знаменитого шведского метеоролога, основоположника учения о воздушных массах и фронтах. По его инициативе основываются первые в мире учебные заведения - Московский и Харьковский гидрометеорологические институты и несколько техникумов, создается и реализуется национальная программа СССР по изучению Севера. Заботясь о долгосрочных прогнозах погоды, Вангенгейм добивается создания на советском Севере целой сети метеостанций.

«Сеть грандиозна, станции построены в самых глухих местах. Конечно, не без ошибок, не без недочетов, но сделано максимум возможного. Эта сеть стала гордостью Союза. Бержерон рассыпался в похвалах.» (из письма 24 июля 1935 г.).

«Ты, вероятно, читаешь о предстоящем полете Леваневского через Северный полюс. Как ни странно, но он меня касается очень и очень близко. Невольно вспоминается, что мною сделано для него. Ведь если бы я три года не боролся за полярную сеть станций, перелет был бы невозможен.» (из письма 3 августа 1935 г.).  

Вангенгейма арестовали, оторвали от любимого дела в 52 года. Грандиозные планы, полнота физических и творческих сил, беспредельная преданность социализму. Сколько бы он смог ещё сделать!

«Тревога невольная в душе, что правда никому не нужна»

(из письма 14 июля 1934 г.)

Итак, арест 8 января 1934 года. Что явилось поводом? В период Большого террора (1937-1938) этот вопрос был бы излишен — достаточно «иностранной» фамилии и не пролетарского происхождения. Но пик репрессий наступил позже. Почему же арест в январе 1934-го? С троцкизмом Вангенгейм никак не соприкасался, в никакой оппозиции не состоял, до убийства Кирова, положившего начало повсеместным массовым репрессиям, оставался год. Почему?

Доктор географических наук Юрий Иванович Чирков, тогда еще совсем молодой человек (его отправили на Соловки 15-летним подростком), был солагерником А.Ф. Вангенгейма, много и дружески общался с ним и, по-видимому, со слов Алексея Феодосьевича так рассказывает о причинах ареста своего старшего товарища4. В 1933 году в Ленинграде проходил 1-ый Всесоюзный геофизический съезд, на который приехали зарубежные ученые из многих стран. В пригласительных билетах было указано, что вступительная речь А.Ф. Вангенгейма будет на французском языке. Примерно за час до открытия съезда А.Ф. Вангенгейму позвонили от Сталина и передали указание произнести речь по-русски. Удивленный А.Ф. ответил, что программа согласована во всех инстанциях, опубликована и изменения недопустимы. Выступление было на французском языке, съезд прошел блестяще, но А.Ф. почувствовал, что отношение к нему изменилось. Через несколько месяцев, произошла катастрофа при подъеме стратостата «Осоавиахим», и А.Ф. Вангенгейм был обвинен в умышленном неверном прогнозе условий полета.

Приведенная Чирковым версия мало что объясняет. Доклад, произнесенный вопреки запрету на французском, - повод не очень серьезный, хотя Сталин таких «ослушаний» не забывал. Катастрофа стратостата «Осовиахим-1» произошла 30 января 1934 года, т.е. через две недели после ареста, и могла быть «пришита к делу» Вангенгейму разве что «задним числом». Остается предположить, что к моменту ареста Вангенгейм  уже находился «под колпаком» ОГПУ. Не исключено, что «под подозрение органов» А.Ф. Вангенгейм попал еще в 1931 году, занимая пост заместителя председателя Центрального бюро краеведения.

Дело в том, что с начала 30-х годов по сигналу из Кремля в прессе началась травля краеведов за деятельность по охране памятников старины и природы. Будучи ответственным редактором журнала «Известия ЦБК», а затем и «Советского краеведения», А.Ф.Вангенгейм, как мог, брал под защиту старых «буржуазных» краеведов. За что в 1931 году он был снят с поста редактора, а затем выведен из состава редколлегии журнала и президиума ЦБК. В «Советском краеведении» была напечатана покаянная статья, в которой Вангенгейм и его коллеги обвинялись в «либеральном отношении» к старому краеведению.

Что же касается катастрофы стратостата «Осовиахим-1», то, несмотря на то, что правительственная комиссия не нашла в ней вины метеорологов, для чекистов она оказалась как нельзя более кстати. Вместе с Вангенгеймом были арестованы еще несколько его сослуживцев. Алексея Феодосьевича обвинили в организации контрреволюционной работы в Гидрометеослужбе СССР, в вербовке для этой цели сотрудников, в том, что он якобы вел разведывательную работу, собирая через специалистов метеослужбы секретные сведения, занимался вредительством, составляя  ложные прогнозы погоды с целю срыва сельскохозяйственных кампаний и т. п. «Виновным себя не признал, но изобличался рядом показаний Крамалея, Лорис-Меликова и Васильева», - говорилось в обвинительном заключении. В 1956 году, когда начались процессы реабилитации, Лорис-Меликов и Васильев отказались от этих своих показаний, признались, что оговорили себя и Вангенгейма «ввиду применения незаконных методов ведения следствия».

Находясь на Соловках, А.Ф. Вангенгейм не мог не переживать несправедливость произошедшего. Он пишет Сталину, Калинину, Кагановичу, Ежову, Вышинскому, Димитрову, в Комиссию партийного контроля, просит жену узнать судьбу своих обращений, зайти к именитым знакомым  ( А.М.Горькому, Н.К. Крупской, О.Ю. Шмидту и др.) и попросить их о помощи.

«Я попрошу тебя пройти к Тихону Александровичу Юркину5  (Дом Правительства в Замоскворечье), как только освободишься, чтобы узнать, получил ли он мое письмо и сделал ли что-либо. Я прошу его и тов. Сталина только об одном — выслушать меня. Этого достаточно, чтобы восторжествовала правда». (выделено автором, из письма 23 мая 1934 г.).

«Узнай, получил ли т. Сталин мое заявление от 11 мая. Не верится, что заявление будет игнорировано. Еще поручение - пройди в Комиссию Партийного Контроля при ЦК ВКП(б) и узнай, получена ли моя аппеляция, какой результат» (из письма 5 июня 1935 г.).

«Ты себе не можешь представить состояние человека, который выполняет свой священный коммунистический долг, но не может добиться реальных результатов. И обида и боль и сознание дикого безумного безсилия. Но вера меня пока не бросает. Я еще 9 марта писал т Сталину, что веру в партию и Сов ЦК я не терял и не потеряю ни при каких условиях. Уверен, что это так и будет». (там же)

«Бывают моменты упадка веры, но я систематически борюсь с этим и не допущу. Эх, А.М.6 пел про гордого человека, трагически прекрасного человека. Почему ему не доказать на деле, что он может бороться за честь коммуниста, оставшегося гордым Ленинцем» (там же).

«6го июня я послал заявление т Калинину М.И. <…> Как то не верится, чтобы мои обращения остались гласом вопиющего в пустыне. Буду ждать, надежд еще не потерял» (из письма 18 июня 1934 г.).

2016 11 15 memorial 07

2016 11 15 memorial 08

Варвара Ивановна Кургузова с дочерью Элеонорой. 1936 г. Фото, посланное папе в лагерь.

Однако надежды тают с каждым лагерным днём. Ответы на письма не приходят. Попытки жены найти помощь у бывших друзей семьи оканчиваются ничем. А.Ф. Вангенгейм по-прежнему идеализирует коммунистическую партию и советскую власть, но вера в их руководителей уже подорвана.

 «Никаких последствий от обращения к т Сталину еще 11.5.34, от обращения в К. п. Контр. от 17.5., в ЦИК т Калинину 6 июня нет. Я не знаю, что и подумать. Как то не хочется думать, что никому не нужна подлинная правда. Достаточно уважаю я партию и соввласть, чтобы не терять надежды на то, что правда заинтересует их представителей» (из письма 7 июля 1934 г.).

«Обращение к тов. Сталину, к Когановичу, Калинину, заявление в приезжавшую Комиссию - пока безрезультатны. Тревога невольная в душе, что правда никому не нужна. Невольно подкрадываются ужаснейшие сомнения. Пока я их гоню.» (Из письма 14 июля 1934 г.).

 «Была ли у А.М.? Про него здесь говорят нехорошо, его посещение всем памятно7». (Там же).

«Не могла ли ты узнать через О.Ю8, получено ли мое заявление тов Сталину от 11.5.34. Времени прошло много. Неужели же ни одно не дошло?» (Из письма 23 июля 1934 г.)

«Что-то интуитивное подсказывает, что страдания кончатся не скоро. Все окружающее, все происходящее навевает все больше и больше пессимизма. Хочется с ним бороться, борюсь упорно, но факты, как нарочно, каждый день осаживают и пытаются усилить пессимизм» (из письма 13 января 1935 г.).

Прошедший в бесплодных надеждах год после ареста, как и следовало ожидать, завершился отчаяньем. У многих из тех, кто разделил судьбу Алексея Феодосьевича, это сопровождалось мировоззренческим переворотом, революцией в сознании, отрицанием былых идеалов. У многих. Но не у Вангенгейма.

«И на Соловках можно строить социализм»
(из письма 11 мая 1934 г.)

На Соловках А.Ф. Вангенгейма сначала посылают на сельхозработы — в теплице, на огороде: «10-часовой рабочий день с 6 час. утра до  4 час.дня без перерыва и отдыха», - сообщает он в одном из первых писем. Несмотря на это, А.Ф. добровольно начинает вести среди заключенных привычную для себя просветительскую работу.
«Днем на работах, вечером читаю лекции» (из письма 20 мая 1934 г.)

Вот темы лекций, прочитанных им на Соловках:

•    Овладение стратосферой.
•    О реактивных двигателях.
•    Завоевание Арктики.
•    О полетах на Луну.
•    Об использовании солнечной энергии.
•    Наука на службе быта.
•    О полярных сияниях.
•    О солнечном затмении.
•    О лучистой энергии.
•    О физике Солнца.
•    О жизни на Марсе.


2016 11 15 memorial 09

2016 11 15 memorial 10

2016 11 15 memorial 11

2016 11 15 memorial 12      

Солнечное затмение, 19 июля 1936 г.
    

2016 11 15 memorial 13

2016 11 15 memorial 14

Полярное сияние, 23 февраля 1936 г.

О своей просветительской деятельности пишет с гордостью.
«В некоторых местах, особенно при преобладании уголовных, мои лекции слушают внимательно, впитывают жадно. Это для меня практика популяризаторской работы. Я большей частью ориентируюсь на неподготовленного слушателя и практикуюсь излагать совершенно популярно иногда труднейшие вещи. Как ни утомляюсь я от чтения лекций, это единственное, что хоть в ничтожной степени меня удовлетворяет» (из письма 18 апреля 1936 г.).
«Я сейчас специализируюсь на лекциях тем, кто не хочет слушать. Так в первый раз встретила меня одна камера, над которой я взял своего рода шефство в отношении лекций. Но с самого начала лекции отношение аудитории изменилась, и теперь я при каждой лекции получаю заказ по крайне мере на 2 следующих. Мне как педагогу интересно проводить такие чисто методические опыты» (из письма 3 февраля 1937 г.).
На Соловках А.Ф. Вангенгейма настигла тяжелая форма невралгии, стала отказывать левая рука. После двухмесячного пребывания в больнице его отправили в инвалидную команду и перевели на работу в лагерную библиотеку, где пришлось быть и сторожем, и уборщиком, и библиотекарем. При этом постоянно, по собственной инициативе А.Ф. предпринимает некие, как он пишет, «культурно-политические начинания».То, комбинируя растения и камни разного цвета, разбивает клумбу с красной звездой, советским гербом и лозунгами «Труд — дело чести» и «Перековка», то создает из стекла и камня портреты Ленина и Дзержинского, то рисует тушью на стекле портреты Сталина, Кирова и Куйбышева, то оформляет выставку к  XVII партийному съезду. Кроме того он активно сотрудничает в стенной печати и на слете лагкоров стенных газет премируется книгой «с именной надписью».

2016 11 15 memorial 15

2016 11 15 memorial 16

2016 11 15 memorial 17

Эскизы газонов Соловецкого лагеря

В сентябре 1936 г. А.Ф. Вангенгейм начинает заведовать музеем в Соловецком кремле. В сущности, он создает этот музей, став в нем и научным работником, и сторожем, и уборщиком, и истопником. Письма 1936-1937 гг. дают представление о его работе в музее. Процитируем некоторые их них.
«Сейчас у меня время занято весьма и весьма. Ведь и музей, и прежняя работа по библиотеке, и лекции – все на мне. Я должен был к празднику прибрать 1110 квадратных метров помещения, да около 10000 экспонатов освободить от пыли. Должен был изучить отделы музея, чтобы проводить экскурсии.»
«С материалом в общем ознакомился, хотя он оказался не таким простым.  Штудирую литературу в промежутке между уборкой, отворянием двери, топкой печей и пр.».
«Последние дни, кроме выходных, пришлось проводить чуть ли не ежедневно экскурсии.  Экспонатов достаточно, начиная с иконописи XVI века и резьбы по дереву даже XV века».
«Изучаю сейчас историю военного дела, чтобы открыть специальный отдел в отведенной нам кремлевской башне».
«Особое внимание приходится уделять вопросам старого военного снаряжения, чтобы развернуть отдел «монастырь - военная крепость».
«Сейчас разрабатываю материал для отдела экономики монастыря, организовал лекцию специалиста по скульптуре для изучения имеющихся образцов, предварительно помогал ему классифицировать образцы, разрабатываю план реорганизации религиозного и историко-художественного отдела, прочитываю для этого много книг.».
«Экспозиция разрослась настолько, что вместо 1ч. 20 м. обхода с экскурсий сейчас приходится тратить 3 ½ - 4 часа, максимально сокращая объяснения. На днях разверну «Соловецкую медицину» с ее чудесами, святой водицей и пр. чепухой».

Так Алексей Феодосьевич Вангенгейм «строил социализм» на Соловках. Строил, как мог, - не за страх, а за совесть. Вознаграждение за ударный труд было, естественно, соловецким. Из писем А.Ф. вырисовывается следующая система поощрений заключенных:     

•     возможность выбирать сокамерников. «В поощрение за общественные нагрузки получил возможность поселиться в комнате с теми, с кем бы хотелось. Живем вчетвером, трое серьезные работящие люди, один юноша, которого мне хочется направить на путь - заставить учиться. Живем немного тесно, но это по -нашему желанию. (из письма 14 июля 1934 г.);
•     возможность получать «дополнительный противоцинготный паек»;
•     получение права на отправку дополнительных писем9. «Сегодня прошел чистку ударников. В числе ударников оставлен, следовательно, буду надеяться и в марте на дополнительные письма. Может быть, получу 3, как было все последние месяцы до февраля» (из письма 24 февраля 1935 г.);
•     получение  права на дополнительную покупку продуктов в лагерном ларьке. «Меня последнее время премировали за работу правом купить в ларьке некоторые вещи — носки, носовые платки и перчатки». «.Премирован правом купить в ларьке 500 г конфет-подушечек» ( из письма 9 апреля 1935 г.);
•     увеличение рациона питания. «Сейчас и материальные условия много лучше. Когда получил первый котел и 500гр. хлеба, - должен был ежедневно готовить себе из своих продуктов. Теперь получаю второй котел, 800гр. хлеба.» (из письма 11 ноября 1936 г.);   
•     повышение оплаты труда.: «Последние месяцы получил уже очень высокий оклад — 20 р. в месяц, это по сравнению с прежним — 1 р. 35 к. - громадный шаг» (из письма 8 декабря 1935 г.);
•     сокращение срока заключение на определенное число дней за ударную работу. «Недавно был зачет рабочих дней за третий квартал. Мне зачли по ударному, т.е. 31 день за три месяца. Ты интересовалась этими зачетами. За 1934г. я имею 19 дней, за 1935г. почему то только за 3 квартала по 31 дню. Пока не удалось выяснить, почему за первый квартал ничего не дали. За 1936г. за три квартала по 31 дню. Следовательно пока набралось немного более 6 ½ [месяцев], если этого не отменят. Конечно, это капля в море. Спасибо, все же, что хоть и это дают». (Из письма 16 октября  1936 г.)
    Но Алексею Феодосьевичу не суждено было дождаться освобождения. 9 октября 1937 г. строителя соловецкого социализма А.Ф.Вангенгейма по постановлению Особой тройки УНКВД по Ленинградской области приговорили к расстрелу по обвинению в принадлежности к буржуазно-националистической организации “Всеукраинский центральный блок”. Приговор привели в исполнение 3 ноября 1937 г. на материке - в урочище Сандармох .

«Только мой дом с моими любимыми и дорогими представляется мне ясным и радостным. »

Приведем эти замечательные строки полностью: «Куда бы я ни посмотрел, о чем бы я ни подумал, все представляется мне мрачным, тревожным, во многом безнадежным, и только мой дом с моими любимыми и дорогими представляется мне ясным и радостным, той звездой, которая освещает путь. И это дает мне новые силы, бодрость, и я не падаю духом вопреки убийственным фактам мрачной действительности». (Из письма 18 февраля 1936 г.)

Эта бодрость духа особенно ярко проявилась в обращениях к дочери Элеоноре — Звездочке, Эличке, как часто называет её Алексей Феодосьевич в своих письмах.

 

2016 11 15 memorial 18

2016 11 15 memorial 19

Каменная мозаика

25.06.34 г. .в свободные минуты занимаюсь рисованием из камня на дереве. Получил разрешение на посылку первой своей работы - шкатулочки для Эли. <.> Пошлю при первой возможности.            

Эти работы хорошо действуют на нервы. Немного отвлекают от тяжелых мыслей и успокаивает нервы. Все камни на шкатулке - из Попова Острова, добавлен кирпич и каменный уголь. Попытаюсь определить все породы, чтобы шкатулка в то же время была и минералогической коллекцией. Принялся за вторую работу.

Большинство пришедших в Москву с Соловков писем было написано на четырех тетрадных страницах. При этом текст и рисунки на нижней четверти 3-й и 4-й страницах адресовались непосредственно дочке.


2016 11 15 memorial 20 

2016 11 15 memorial 21

2016 11 15 memorial 22


По сути своей - это своего рода очень необычный и очень талантливый учебник для ребенка-дошкольника.

2016 11 15 memorial 23

30.11.34   Сейчас перегружены работой из-за инвентаризации библиотеки, но работа не выше моих сил. Очень мало приходится читать и даже штопанье чулок я должен был отложить до выходного дня. За то хотя бы по несколько минут что нибудь делаю для Эльчонка ежедневно. Сейчас я посылаю ей загадки. Хорошо было бы, чтобы кто нибудь ей подробно раз'яснил смысл загадки и пользование картинками. Я сделаю ей еще несколько.
          

2016 11 15 memorial 24

2016 11 15 memorial 25

2016 11 15 memorial 26

2016 11 15 memorial 27

2016 11 15 memorial 28

2016 11 15 memorial 29

2016 11 15 memorial 30

2016 11 15 memorial 31

Оторванный от семьи отец так решил подготовить дочку к школе. «Математика в растениях», «Растения и погода», «Грибы», «Ягоды», «Звери и птицы», «Элины загадки», «Явления природы» - так можно назвать разделы этого «учебника» в письмах.

2016 11 15 memorial 32

…Урывками пробовал зарисовывать для Эльчонка вид моря, как видно из моего окна.  Посылаю два вида одного и того же Залива Белого моря. Море с фиолетовой облачной занавесью, - очень оригинальное явление, - не совсем вышло. Но т. к акварельные краски беру в руки первый раз в жизни, то это простительно. М. б. подучусь, будет выходить лучше. Варюша, передай рисуночки Эльчонке, моей дорогой звездочке.

Из письма жене, Варваре Ивановне Кургузовой, от 06.02.34.

2016 11 15 memorial 33

2016 11 15 memorial 34

2016 11 15 memorial 35

31.10.34    Дорогая моя доченька!  Тебе посылаю два грибка, которых я никогда сам не видел: сухарь — жесткий, как бы сухой гриб, но с'едобный, и трюфель. Этот гриб живет под землей, никогда над землей не показывается, и его ищут при помощи свиней. Свинки своими носами роют землю, отыскивают грибы, а человек из под носу их у них выбирает. Один грибок — трюфель нарисован целый, а другой разрезанный пополам, в середке он почти белый. Напиши мне обязательно, сколько всего грибков ты получила. Я их выслал с сегодняшними — 30. Пиши родная! Поцелуй крепко нашу дорогую мамочку. Тебя крепко и много целует любящий папа.

2016 11 15 memorial 36

2016 11 15 memorial 37

2016 11 15 memorial 38

2016 11 15 memorial 39

2016 11 15 memorial 40

      
Для этого учитель-папа собирает гербарий растений Соловков, вкладывает в конверт засушенные листочки, рисует птиц и животных, обитающих на острове, рассказывает и показывает в рисунках северное сияние, солнечное затмение, море, сам остров и т. п.  Так осуществляется «заочное обучение» ребенка началам математики, природоведению, географии, фольклору. При этом А.Ф. Вангенгейм как опытный педагог-методист каждый раз безошибочно ориентируется на изменяющийся с годами  возраст «ученицы», его обучение — не назидательное, а игровое, но заставляющее думать.

Геометрия

2016 11 15 memorial 41

2016 11 15 memorial 42

винтовая линия

 

2016 11 15 memorial 43

спираль

Ботаническая математика

2016 11 15 memorial 44

2016 11 15 memorial 45

2016 11 15 memorial 46

2016 11 15 memorial 47

2016 11 15 memorial 48

2016 11 15 memorial 49

 

Священник и философ Павел Флоренский, солагерник А.Ф.Вангенгейма, писал домой с Соловков: «Один знакомый изготовил здесь для своей дочки, чтобы обучилась счету, гербарий из листьев, <…> снабдил этот гербарий названиями и биологическими сведениями. Хорошо бы Тике и Ане составить такой же в неск. экземплярах и подарить в школы»10.

Из послесловия Элеоноры Вангенгейм к книге «Возвращение имени. Алексей Феодосьевич Вангенгейм: «На момент ареста отца мне не было и четырех лет, а потому в памяти сохранились лишь отдельные эпизоды нашей семейной жизни.

В том, что сохранились письма отца, огромная заслуга мамы. Я помню их с раннего детства. Когда они приходили, естественно, вслух мама зачитывала лишь адресованные мне строчки. Затем письма тщательно и надолго спрятала.

До 1956 года (когда в справке о реабилитации появилось слово «посмертно») мама надеялась, что отец жив, и ждала его возвращения. Если я делала что-то не так, мама всегда говорила: «Вот вернется отец, и тебе будет стыдно перед ним». Равнение на отца стало моей жизненной установкой. Программу гражданского воспитания, заложенную им, отслеживала и реализовывала моя мама. В одном из писем к ней отец писал; «Пусть из нашей дочери выработается такой же самоотверженный работник, какими были мы с тобой. Передай ей мой энтузиазм». Хочу надеяться, что, по крайней мере, это пожелание отца я исполнила».

Алексей Феодосьевич  мог бы гордиться своей дочерью. Элеонора Алексеевна Вангенгейм (1930-2012) окончила геологический факультет МГУ, стала доктором геологических наук, работала ведущим научным сотрудником в отделе палеонтологии Геологического института АН СССР (РАН). Занималась зоопалеонтологией, изучала ископаемых млекопитающих, была одним из главных мамонтологов в СССР.


  1. На Соловецких островах в 1923 г. был основан Соловецкий лагерь принудительных работ особого назначения (СЛОН) ОГПУ для политических и уголовных заключённых. Отделения СЛОНа  находились также и на материке.  В декабре 1933 года СЛОН был расформирован, а его имущество — передано Беломоро-Балтийскому лагерю.   С этого времени на Соловках располагалось одно из лагерных отделений БелБалтЛага, а в 1937-39 гг. — Соловецкая тюрьма особого назначения  (СТОН)  Главного управления государственной безопасности (ГУГБ) НКВД СССР.
  2. Отрывки из писем вошли в книгу «Возвращение имени. Алексей Феодосьевич Вангенгейм». Авторы-составители: В.В.Потапов, Э.А.Вангенгейм. М.: Таблицы Менделеева, 2005. - 152 с., илл. В настоящее время все письма находятся в архиве Международного Мемориала.
  3. Вангенгейм Николай Феодосьевич (1880-1967) . Участник белого движения, служил в марковских частях. Эмигрировал во Францию из Харькова в 1919 г. Работал военным инженером. Умер в г. Шелль. Сведения о нем содержатся в кн.: «Незабытые могилы. Российское зарубежье: некрологи 1917-1997» (М., 1999. - Т.1. - С.488).
  4. Чирков Ю.И. "А было все так." М.,: Изд-во политической литературы, 1991.
  5. Юркин Тихон Александрович  (1898-1986) - советский государственный деятель. В 1935 г. был первым заместителем народного комиссара зерновых и животноводческих совхозов СССР.
  6. А.М.Горький
  7. А.М. Горький приезжал на Соловки весной 1929 года. Вопреки надеждам заключенных («Горький во всем разберется, Горького не обманешь!»), писатель ничего не сделал для облегчения их участи, да и не пытался, всецело поверив сопровождавшим его чекистам. Сведения о пребывании Горького на Соловках можно найти в «Воспоминаниях» Дм. Лихачева, который в 1929 году отбывал заключение на острове.
  8. Имеется в виду Отто Юльевич Шмидт. По рассказу жены Вангенгейма Варвары Ивановны, она не смогла узнать об этом у Шмидта — Отто Юльевич ей просто не открыл дверь.
  9. При самых благоприятных обстоятельствах из Соловецкого лагеря  А.Ф.Вангенгейму разрешалось отправлять четыре письма в месяц.
  10. "Священник Павел Флоренский". - М., Мысль, 1998 г, т. 4, с.269, 307